В темноте - [29]

– Все будет хорошо, малыши! – повторял он нам с братом. – Все будет хорошо.

Меня очень успокаивали эти слова, потому что произносил он их так искренне, что не поверить ему было просто невозможно. Однако, как сделать так, чтобы все стало хорошо, никто еще в точности не знал. Даже Соха…

За свою помощь работники городской канализации попросили по 500 злотых (около $100) в день. В начале 1940-х эта сумма была состоянием в любом городе Восточной Европы, что уж говорить об обитателях львовского «Ю-Лага»! Ведь у евреев больше не было денег. Им даже не платили за работу. У всех нас было только то, что удалось утаить от немцев.

Да, с одной стороны, 500 злотых в день было слишком много, с другой – злотый настолько обесценился, что вычислить его реальный вес было чрезвычайно трудно. С одной стороны, мы должны были ежедневно платить четыре или пять недельных заработных плат среднестатистического польского рабочего, с другой – во Львове в те времена на эти деньги было невозможно купить ничего толкового. Какой смысл в деньгах, если они перестают переходить из рук в руки? Большинство товаров и услуг в гетто можно было получить только на бартерной основе, выменять на черном рынке. Евреи, понятное дело, не могли купить вообще ничего, но даже и у поляков с этим были большие сложности. Тем не менее у людей оставалась надежда, что деньги снова будут чего-то стоить после войны, и именно с таким расчетом поляки обещали нам найти безопасное убежище и приносить продукты. Они не могли дать гарантий, но обязались, покуда это будет возможно, делать все для нашей безопасности, и сказали, что на выданные им деньги будут покупать нам необходимое, а остаток делить поровну. Даже с учетом этих расходов и девальвации злотого такие заработки казались им золотым дождем.

Вайсс хотел поторговаться с Сохой, но мой отец уже согласился на эти условия. Приятели Вайсса сказали папе, что до такой степени доверяться незнакомому человеку – безумие. А если Соха просто заберет деньги и сдаст их немцам? А если заберет деньги и просто бросит всех на произвол судьбы? Отец в ответ сказал, что у них нет другого выбора, кроме как довериться этому человеку и его товарищам. Так или иначе, на что еще он мог тратить оставшиеся деньги, если не на попытки спасти семью? Других вариантов и правда не было: в самом скором времени ожидалась ликвидация не только «Ю-Лага», но и всех евреев, содержавшихся в Яновском лагере. Словом, вопрос был решен. Выплату половины оговоренной суммы брал на себя наш папа, а остальные деньги вскладчину будут доплачивать остальные. Женщины и дети не в счет. Заговорщики обязались платить Сохе до тех пор, пока не кончатся деньги, потому что никто не верил, что это добровольное заключение может продлиться больше нескольких недель.

В результате единолично принятого моим отцом решения согласиться на условия Сохи в группе возникла напряженность. Вначале лидером был Вайсс: он был автором плана и «хозяином» подвала… Но первые переговоры с работниками канализации вел именно мой папа! Этот случай достаточно точно высветил особенности их характеров: общительность и открытость папы и доходящая до грубости замкнутость Вайсса. И все же Вайсс продолжал считать себя главным, и многие из его приятелей с этим соглашались. Кроме тех мужчин, чьи имена я уже назвала, в нашу группу входили и другие. Их было, наверно, человек 5–6, и все они смотрели Вайссу в рот. Их очень беспокоило то, что какой-то плотник, присоединившийся к разработке операции чуть ли не позже всех, притащил с собой жену и двух малышей и, ни с кем не посоветовавшись, согласился платить Сохе бешеные деньги. Да, папа взял на себя половину расходов, но это для них не имело значения! Отец согласился на поставленные Сохой условия вовсе не для того, чтобы бросить вызов Вайссу, но им, наверно, казалось именно так, потому что баланс влияния в группе после этого и впрямь сместился. Мой отец стремился обезопасить нас и никогда не согласился бы с решениями большинства, если б они ставили под угрозу его семью… семью, которая пользовалась особым расположением Леопольда Сохи. Кроме того, мой папа наверняка знал, сколько у него денег, драгоценностей и столового серебра, и скорее всего прекрасно сознавал, что, имея возможность взять на себя половину расходов группы, был вправе не советоваться с остальными относительно платы за спасение.

Во время визитов в подвал Вайсса Соха сблизился с папой и полюбил нашу семью. Эти теплые взаимоотношения только усилили напряженность в группе, потому у остальных стало возникать все более стойкое ощущение, что Соха сотрудничает не столько с ними, сколько с моим отцом. Папа стал называть Соху Польдю – уменьшительным вариантом имени Леопольд. Они говорили о войне, о том, как могут поплатиться Соха и его товарищи за помощь нам, о том, на какой риск они идут. Говорили о том, что будет, если нас найдут под землей. А еще – о семье Сохи, о его прошлом, и результаты этих бесед убедили моего отца, что Соха – хороший человек.

Скажем прямо, моему отцу, Вайссу, Берестыцкому и всем остальным терять было нечего, но поляки, вступая в сговор с нами, шли на смертельный риск. Даже до того, как мы спустились в канализацию, их могли отправить на виселицу только за то, что они обсуждали с нами план нашего спасения. И казнили бы не только их, но и жен и детей.