В тела свои разбросанные вернитесь - [3]

Над краем этого воздушного корабля появилось лицо. Лодка остановилась, и гудение прекратилось. За первым лицом показалось еще одно. У обоих были длинные прямые волосы. Затем лица исчезли, гудение возобновилось, и вместе с ним возобновилось движение каноэ. Лодка медленно и неотвратимо приближалась к нему. Когда до него оставалось что-то около пяти футов, аппарат вновь остановился. На его зеленом носу виднелся маленький символ — белая спираль, закрученная вправо. Один из находившихся в этой диковинной лодке людей заговорил на незнакомом языке со множеством гласных и отчетливыми часто повторяющимися гортанными звуками. В этом языке было что-то от полинезийского.

Внезапно невидимый силовой кокон снова обволок его. Скорость падающих тел вокруг него постепенно стала уменьшаться, и вскоре они совсем застыли на месте. Человек, вцепившийся обеими руками в стержень, ощутил, как какая-то невидимая сила схватила его и стала поднимать. И хотя ладонями он с отчаянием погибающего продолжал сжимать стержень, ноги его поднимались вверх. За ними последовало и тело. Теперь он смотрел уже вниз. Руки невольно разжались. Ему показалось, что вместе с этим он снова стал терять контакт с жизнью, с сознанием, с окружающим миром. Снова вращаясь, он медленно поплыл вверх, мимо каноэ, и завис над ним. Сидевшие в лодке люди были обнажены. Они были довольно красивы: темнокожие, как арабы из Йемена, с нордическими чертами лица, какие он встречал у исландцев.

Один поднял руку с зажатым небольшим металлическим предметом размером с карандаш. Похоже, это было какое-то оружие, судя по тому, как он его держал.

Человек, повисший в воздухе, взвыл от ярости и нахлынувшей ненависти к незнакомцу. Ощущая полное бессилие, он тем не менее бешено замахал руками, стремясь приблизиться к неизвестной машине.

— Убью! — закричал он, захлебываясь от злости. — Убью! Убью!!!

И тут снова наступило забвение.

2

Бог возвышался над ним, а он лежал на траве под сенью плакучих ив с открытыми глазами и беспомощный, как новорожденный младенец. Бог тыкал ему под ребра концом металлического прута. Это был высокий человек среднего возраста с длинной черной раздвоенной бородой. Бог был одет как джентльмен в годы правления королевы Виктории.

— Ты опоздал, — произнес Бог. — Давно пора оплатить свой долг. Ты понял?

— Какой долг? — спросил Ричард Френсис Бартон. Он провел пальцами по ребрам, чтобы удостовериться в их целости.

— Ты обязан мне плотью, — ответил Бог и опять ткнул металлическим прутом под ребра. — Не говоря уже о духе. Ты задолжал мне за тело и душу, что в общем-то одно и то же.

Бартон изо всех сил пытался подняться на ноги. Никто, даже Бог, не смеет тыкать Ричарда Бартона в ребра и безнаказанно уйти после этого.

Не обращая внимания на эти тщетные попытки, Бог вытащил большие золотые часы из кармашка жилета, отщелкнул массивную резную крышку, взглянул на них и произнес:

— Давно пора.

Бог протянул другую руку открытой ладонью вверх:

— Плати. В противном случае я буду вынужден лишить тебя права дальнейшего пользования.

— Пользования чем?

Наступила тьма. Бог начал растворяться во мгле. Именно тогда Бартон заметил, что Бог похож на него самого. У него были такие же темные прямые волосы, лицо с черными колючими глазами, высокие скулы, полные губы и выдвинутый вперед сильно раздвоенный подбородок. Тот же длинный шрам — след от сомалийского дротика, вонзившегося в его челюсть во время памятной схватки вблизи Берберы. Небольшие руки и ноги резко контрастировали с широкими плечами и мощной грудью. И еще у Бога были длинные черные усы; за эти самые усы бедуины прозвали его «Отцом Усатых».

— У тебя взгляд дьявола, а не Бога, — крикнул Бартон, обращаясь к ускользавшему во мгле Богу, но тот уже стал всего лишь еще одной тенью во мгле.

3

Бартон еще спал, но уже не крепко, осознавая, что пока еще спит. Свет заступал место уходящей ночи.

Затем глаза его открылись. И он опять не понял, где находится.

Над ним было голубое небо. Легкий ветерок обвевал его обнаженное тело. Лишенная волос голова, спина, ноги и ладони рук касались травы. Он повернул голову направо и увидел равнину, покрытую низкой ярко-зеленой и густой растительностью. Равнина плавно поднималась вверх на расстоянии около мили, а еще дальше простиралась гряда холмов — сначала пологих, затем все круче и круче, дальше форма их становилась беспорядочной, и в конце концов они превращались в горы. Холмы простирались мили на две с половиной. Они были покрыты деревьями, которые сверкали алыми, лазурными, ярко-зелеными и ярко-розовыми красками. Невообразимо высокие горы за холмами, вздымались круто — почти отвесно. Они были черные с бледно-зеленым, напоминая остекленевшие породы вулканического происхождения, с пятнами лишайника, покрывавшего не менее четверти их поверхности.

Между ним и холмами лежало множество человеческих тел. Ближе всех, всего лишь в ярде, лежала женщина с необычайно бледной кожей, которая прежде находилась в нижнем от него вертикальном ряду.

Ему захотелось подняться, но это у него не получилось, настолько он был вялым и оцепеневшим. Все, что ему удалось сделать, да и то большим усилием, это повернуть голову влево. На равнине, полого спускавшейся к реке, на протяжении примерно сотни ярдов лежало еще множество голых тел. Река была в милю шириной, а на другом ее берегу простиралась такая же равнина, тянувшаяся на расстояние около двух миль. Она также поднималась вверх к подножию холмов, сплошь покрытых деревьями. Еще дальше громоздились отвесные кручи гор. И над ними сияло только что взошедшее солнце. Там восток, с трудом сообразил Бартон.