В тебе моя жизнь... - [415]

Но с другой стороны — Мадина (а в том, что это была именно она, у Сергея не было никаких сомнений) и ее судьба, за которую он не дал бы ныне, останься она в руках Стрелкова, ни гроша. А она спасла ему жизнь. Причем, столько раз, сколько он и пересчитать-то не сможет, выхаживая его после ранения, подкармливая его, когда он сидел в яме, устроив на пару с Джамалем его побег из плена. A charge de revanche[584].

— Конь ваш, Стрелков, — хрипло проговорил Загорский, и штаб-ротмистр швырнул ему с досадой девушку. Он бы может и пошел бы сейчас на попятную, но рядом стоял невольный свидетель этой авантюры и договоренности с князем — подпоручик, переминающийся сейчас с ноги на ногу, явно недовольный тем, что они со Стрелковым были пойманы с поличным. Поэтому пришлось отдать свой трофей и уйти к себе, злясь на себя и на князя, что так не вовремя решил прогуляться по крепости.

Загорский же аккуратно размотал ковер и освободил девушку, что тут же бросилась перед ним на колени, принялась целовать его сапоги, шепча слова благодарности. Он еле поднял ее, заметив, что уже привлекает к себе внимание часовых с вала, и поспешил увести ее к себе в комнату. Степан удивленно поднял брови, когда увидел, что за барином входит женщина меленькими шажками, опускается на ковер у ног того, по-прежнему прижимаясь к сапогам Загорского, словно собака.

— Оставь это! Сядь на стул или куда-нибудь! — резко приказал ей Сергей, и она поспешила подчиниться, перепуганная, белая от напряжения и страха. Степан почесал в затылке, задумчиво разглядывая черкешенку.

— Эта с нами теперь жить будет? — проговорил он, косясь на барина.

— Ты мысли эти брось! — прикрикнул на него Загорский. Он был раздосадован потерей коня, оттого и срывался нынче на всех. Но как можно было иначе? — Эта девушка мне когда-то жизнь спасла, из плена помогла бежать. Так что я в долгу перед ней, и намерен ей его отдать ныне. Подумаю, что дальше с ней делать.

Черкешенка успокоилась только через несколько часов, когда за оконцем забрезжил рассвет. Она-то и рассказала Сергею, что Стрелков был прав, и она была продана собственным братом этому урусу. Продана за отрез ткани да пару десятков рублей. Теперь уже обратной дороги для нее в аул нет, только в Акташ[585] с головой на самое дно.

— Да как же ты оказалась тут? — задал Сергей вопрос, что мучил его с той самой минуты, как он увидел Мадину. — Ведь твой аул совсем в другой стороне, в сотнях верст отсюда!

Мадина оставила свое занятие на миг — ее косы растрепались за то время, что ее везли в крепость, и ныне она снова плела их, сидя на небольшой оттоманке, поджав босые ноги под себя, спрятав их в подоле потрепанного платья, взглянула из-под густых ресниц на Загорского с какой-то тоской во взоре.

— За любовь мою меня Аллах карает! Запретная моя любовь, запретная, — только это сперва сказала, а потом резко замолчала, будто проговорилась. И только спустя некоторое время продолжила, иногда запинаясь в рассказе, словно ей больно говорить о своей нелегкой судьбе.

Исмаил-бей не заподозрил тогда ни Джамаля, ни ее в побеге уруса из аула. Он долго искал его в горах, а после раздосадованный побегом Загорского приказал запороть до смерти одного из пленников и самолично порол того, пока тот не испустил дух. Вскоре его злость улеглась, и он забыл о непокорном урусе. Снова ходил в набеги, приводил пленников и приносил в аул хорошую добычу.

А потом приехали в аул ильче[586] от имама Шамиля, призывающие Исмаила бороться за свободный от господства урусов край, вступить в ополчение. Но бек отказал им, сказав, что его край вдали от урусов, что ему нет нужды проливать кровь в боях, которые не касаются его. Ничего не ответили ильче, уехали прочь из аула.

Прошло время, и Мадина со служанкой пошли отнести обед пастухам в горы, что пасли овец, да собрать трав, чтобы пополнить корзину Мадины с лекарственными настойками и мешочками с сухими травами для отваров. В тот день с пастухами ушел и Джамаль, и Мадина искренне радовалась этой встрече с пасынком вдали от глаз Исмаила. Невольные союзники, они крепко сдружились после побега Загорского, и были рады пообщаться друг с другом вдали от чужих ушей.

Вот и сейчас Мадина передала ему свертки с обедом, присев на камень рядом, пока ее девушка собирала травы неподалеку. Джамаль пожаловался, что он устал, без отдыха сидит тут на камнях в наказание за то, что уснул давеча, когда ходил с отцом на перегон овец на другое пастбище, прокараулил несколько баранов, что ушли из стада и пропали, сорвавшись в горную речушку.

— Иди поспи у тех валунов, — предложила Мадина, накидывая на плечи его бурку и натягивая на голову шапку Джамаля, пряча косы, чтобы Азамат, зорко наблюдающий за ними сверху, а сейчас отвернувшийся в сторону, не заметил, что Джамаль не выполняет приказ бека. Она переглянулась лукавым взглядом со своей служанкой, едва сдерживая смех. Да, тогда им показалась эта проказа забавной. Они были юны — едва ли самому старшему из них сравнялось шестнадцать лет, и оттого-то так безрассудны. Они тогда еще даже не подозревали, чем обернется их затея.