В те дни на Востоке - [109]

— А фамилию его не помните?

— Померанцев.

— Иван?

— Да. Вы что, его знаете?

— В одном полку служили. А вы с ним знакомы?

— Его тут многие знают. Он написал о России две мерзкие книжки.

— Что вы говорите?! А у вас они есть?

— Есть. Могу показать.

— Очень буду благодарен вам! — Он вскочил с места. — Так давайте познакомимся. Меня зовут Анатолий.

— Маша, — сказала черноволосая.

— Вероника, — отрекомендовалась полненькая.

— Тогда вы, наверное, и сестру мою знаете, — продолжала Маша. — Она была женой Ивана Ивановича.

— Знаю, конечно. А где сейчас Померанцев?

Маша вспомнила, как к ней заходил Кутищев, передавал от больного Ивана привет и просил для него денег.

— Я слышала, что он лечился в одной больнице. Правда, это было месяц назад. Но там ли он сейчас, не могу сказать.

— А можно узнать? Мне очень нужно увидеть его и желательно сегодня.

— Тогда идемте к нам. Вероника, извини. Пока, до завтра.

— Вы лично знали Померанцева? — расспрашивал Арышев уже на ходу.

— Мы познакомились у нас на банкете, который давал папа в честь юбилея Маньчжоу-Го.

— Ваш отец — богатый человек?

— Да. Но вы, пожалуйста, не удивляйтесь: я не разделяю его взглядов. Мне довелось много слышать о России, читать советские книги. Я знаю и Павла Власова, и Павла Корчагина…

Они поднялись на второй этаж. Маша провела его в свою комнату, предложила кресло, в котором однажды сидел Померанцев. На стенах висели картины в позолоченных багетах. Внимание Анатолия привлекло большое полотно: за рекой опускалось солнце, лучи его яркими бликами переливались в воде и так естественно передавали природу.

— Нравится? — спросила Маша.

— Очень. Кто же автор? Японец?

— Нет, русский. Александр Евгеньевич Степанов. У него много больших полотен: «Завтрак на пашне», «Отдых в поле» и другие. Здесь его называют певцом маньчжурской природы.

— А эта? — показал Анатолий на другое полотно, где были изображены летящие гуси на фоне неба и синего моря.

— Эта работа знаменитого японского пейзажиста Хокусая. Им создано пятьдесят полотен о величавом вулкане Фудзи.

Маша отыскала в шкафу небольшую брошюру и подала Анатолию. «Ужасы, которые я испытал», — прочитал он. На обложке — рисунок: за колючей проволокой что-то копали в снегу изможденные люди.

— Вот еще одна, — подала Маша.

Эта была потолще. В лучах багрового диска ясно проступали слова «Солнце светит с Востока».

— Неужели он сам написал?

— Говорят, плагиат. А потом ему помогал бывший журналист Родзаевский. Не слышали об этом человеке?

— Это который создал фашистскую организацию.

— Посмотрите вот еще журнал «Рубеж», а я пойду, позвоню в больницу.

Померанцев одиноко метался в своей палате, как обложенный со всех сторон зверь. Рана уже не беспокоила его, через неделю мог выписаться. Но куда идти?! Может, явиться к Винокуровой? Александра Петровна не выдаст его, потому что сама замарана. Может, она знает об Охотине и Кутищеве — где они. Наконец, посоветует, что ему делать.

Он подошел к раскрытому окну, сел на подоконник, мрачно задумался. По улице ехали в открытом кузове солдаты, громко распевали «тачанку». Ему тоже хотелось быть среди них, петь песни и не бояться за свою жизнь. Вспоминались однополчане. Кого-то, может, уже нет в живых, а кто-то прославился. А что с его земляком Арышевым? Если жив, то готовится к демобилизации, поедет в Томск. А вот для него Томск заказан. Ему нельзя туда ни сегодня, ни завтра, никогда. И ничем не загладить, не смыть свое преступление. И мать, видно, известили о его поступке, и она, наверно, тоже где-то мучается…

По тротуару шел офицер в гимнастерке с полевыми погонами. Рядом с ним два солдата с автоматами. Что-то было знакомое в быстрой походке и высоко поднятой голове офицера. «Арышев, может, померещилось?» Иван закрыл глаза и снова взглянул. «Точно! Толька! Старший лейтенант уже. Куда это он?» Офицер свернул с тротуара и направился к воротам больницы. «За мной! Все. Конец!»

Померанцев вскочил с подоконника, подбежал к койке и упал. Как тогда на заставе, ткнулся в подушку, застонал. Что делать? Что делать? Вот он, миг расплаты. Никуда от него не уйти. Кругом беспросветный мрак. Рука привычно потянулась к поясу. Но пистолета не было. «Окно, окно», — стучало в сознании. Он подбежал к окну, глянул с третьего этажа. Далеко внизу пестрел плиточный тротуар. И почему-то не страшно стало, что высоко. Даже лучше — сразу, без мучений.

За дверью послышались голоса. Иван сидел на подоконнике, не отрывая взгляда от двери. Хотелось убедиться, кто войдет, и уже тогда…

В двери показался врач, а за ним — Арышев. На миг Померанцев поймал его взгляд, плотно сжатые губы и, откинув голову назад, опрокинулся через подоконник головой вниз…

Эпилог

В августе 1946 года в Москве состоялся судебный процесс над руководителями русских белогвардейских организаций в Маньчжурии. На суд были представлены: Семенов, Родзаевский, Власьевский, Бакшеев, Шепунов, Михайлов, Ухтомский, Охотин.

Атаман сидел первым от края. Он был в штатском, при галстуке. Но это не скрашивало жестких черт его облика. Под крутыми мшистыми бровями прятались в узких щелках глаза, не знавшие жалости и состраданья. Тупой подбородок еще больше заплыл и скрывал короткую шею. Когда его спрашивали, он быстро вскакивал (сказывалась многолетняя муштра и угодничество перед японцами), отвечал тяжелым, глухим голосом: «подверждаю» или «не помню».