В те дни - [13]

Слышны шаги. Кто-то идёт. Наверное тот, кого я ожидаю. Разворачиваю журнал, чтобы прохожему был виден заголовок.

Всё ближе и ближе…

Но что это? Ведь мне навстречу идёт не кто иной как…

— Имант!.

— Отец!

— Что ты здесь делаешь?

Я вскипаю от негодования. Как он смел выслеживать меня! Ведь с минуты на минуту сюда могут придти…

Гневные слова уже готовы сорваться с моих губ, но, к счастью, вовремя замечаю, что отец удивлён не меньше меня. Он внимательно смотрит на журнал.

— Что это у тебя в руках?

— Как что? Журнал «Атпута», — отвечаю я настораживаясь. Неужели….

— Ах, негодный мальчишка, — восклицает отец, но тут же переходит на официальный тон:

— Скажи, пожалуйста, который теперь час?

— Не знаю, часы мои остановились. Но не больше семи.

— Так вот для чего тебе понадобилось разводить золотой порошок, — говорит отец сердито. — Знал бы, что это дело поручат такому молокососу, лучше бы сам написал.

— Знал бы, что придётся иметь дело с таким ворчуном, не ходил бы сюда, а просто сунул бы флаг тебе под подушку, — отвечаю в тон ему.

— Хоть сделал-то как следует? Ведь народ смотреть будет…

— Как будто неплохо получилось.

— Давай сюда…

Отец берёт у меня маленький свёрток, быстро оглядывается и кладёт в карман дождевика.

— Ты не оглядывайся, — наставительно говорю я. — Шпики могут заметить.

— Смотри, ты, а! — удивляется отец. — Яйцо курицу учит… Да я эти штуки десятками под носом у полиции проносил, когда тебя ещё и на свете не было… Вот погоди, скажу матери, чем ты занимаешься, она тебе задаст.

— Этого ты, положим, не сделаешь.

— Почему же?

— А мать знает, что ты сам?

— Хм…

Отец явно озадачен. Вдруг он начинает смеяться и легонько треплет меня по шее.

— Кто бы мог подумать, а? Вот так встреча!

Улица постепенно просыпается. Из соседнего подъезда с корзиной в руках выходит молоденькая девушка, видно, прислуга. Появляется плечистый малый в кожаном фартуке. В руках у него метла. Он громко зевает и заспанными глазами смотрит в нашу сторону.

— Нужно идти, отец!

Мы молча доходим до трамвайной остановки.

— Так вот, Имант, не моё дело мешать тебе, да и вряд ли ты меня послушаешься, — говорит отец. — Я ничего не видел, ничего не знаю и знать ничего не хочу. Только прошу тебя об одном: пощади мать и будь осторожен. Она будет очень переживать, если ты попадёшься.

— А ты не будешь?

— И я…

В глазах отца — любовь и нежность.

— Постараюсь, папа.

Лицо отца принимает обычное угрюмое выражение. Голос его опять становится ворчливым.

— Мне время идти на завод. А ты возвращайся-ка домой, да поскорее. Чего доброго, ещё в гимназию опоздаешь.

— Желаю удачи, отец!

— Ладно, ладно… Всё будет хорошо.

Сутулая фигура отца исчезает в переулке.

Вот он какой, оказывается, мой старик!

…Дома мне дверь открывает мать. По её лицу вижу, что она встревожена.

— Что случилось, мама?

— Что случилось, что случилось! — передразнивает она меня. Закрыв дверь, мать быстро проходит в комнату и уже там продолжает разговор:

— Думаешь, я ничего за вами не замечаю? Я молчала, молчала. Всё думала: ведь не маленькие, знают на что идут, сами уберечься смогут. А теперь вижу, что придётся учить уму-разуму, как старого, так и малого… Подпольщики!.. На, смотри, что я нашла у отца в «Правилах уличного движения».

Она протягивает мне бумажку.

Да ведь это листовка! Так вот почему отец не расстаётся со своими «Правилами». Нехорошо всё-таки получается. Надо сказать, чтобы был осторожнее.

— А я-то причем? — говорю с непонимающим видом. — Уж не думаешь ли ты, что отец получил от меня эту бумажку?

— Ты? Нет, про тебя я ничего не говорю. — В словах матери сквозит явная насмешка. — Ты пай-мальчик. Кстати, иди, прибери у себя в комнате, потом поговорим.

Она поворачивается и выходит в кухню.

Нет, тут не всё в порядке. Она что-то знает про меня. Но ведь я так осторожен… Неужели кто-нибудь из друзей проговорился?

Вхожу в свою комнату и снимаю пальто. Взгляд случайно падает на стол.

Вот так штука!

За ночь краска просочилась через тонкую материю и впиталась в стол. На его полированной поверхности ярко блестят золотые слова:

«Да здравствует Советская Латвия!»

В первомайскую ночь

— Господин Кениг! Разрешите мне сегодня на час раньше уйти с работы. У меня домашние дела.

Вытирая ветошью замасленные руки, стою перед хозяином велосипедоремонтной мастерской Отто Кенигом, чудовищно толстым немцем с красным лицом и всегда потными руками.

— Домашний дел?..

Вот уже три месяца работаю в мастерской и все ещё никак не могу привыкнуть к пискливому тенорку хозяина. Когда он начинает говорить, невольно оглядываюсь по сторонам. Никак не верится, что у этого жирного дяди такой тоненький голосишко.

— Домашний дел? — переспрашивает хозяин, и его свиные глазки так и впиваются в моё лицо. — Какой может быть домашний дел во время работы…. Здесь не гимназиум…

Проглотив обиду, молча возвращаюсь на своё рабочее место и принимаюсь за велосипедное колесо. Не вышло!

Уже ровно четыре часа. Через час я должен быть на городском почтамте. Там будет ожидать Николай. Он должен передать мне первомайские плакаты.

Что же делать? Обращаться ещё раз к хозяину нет никакого смысла: ни за что не отпустит! Двенадцать латов, плату за мою месячную работу, он старается окупить в стократном размере. Вот кровопийца! Но что поделаешь! Кругом безработица, и бывшему гимназисту, пусть даже с аттестатом зрелости в кармане, не так-то просто найти хоть такое грошовое место. А работать надо, необходимо. На заводе у отца вновь снизили расценки. Теперь мать и вовсе не может свести концы с концами. А тут ещё, как на горе, домовладелица носится с планами ремонта дома за счёт жильцов…