В таежной стороне - [50]

— Все честь по чести обделали и магарыч распили.

Обмен лошадей был страстью Пихтачева. Не столько результат, сколько сам процесс увлекал Павла Алексеевича, поэтому он брался только за трудные, точнее, безнадежные дела и всегда завершал их с успехом.

Неделю назад он произвел очередную мену, вызвавшую восторг артельщиков. Убедившись, что две старые кобылы — Каурая и Пегаха — уже полгода едят зря артельные корма и больше не будут пригодны для работы, он велел Краснову подготовить их к обмену.

Кобыл вволю подкормили, почистили, в гривы ввязали разноцветные ленты и, обрядив в нарядные уздечки, повели подремонтированных красавиц в соседний колхоз.

Пихтачев ехал в санках на плохоньком меринке, а флегматичных кобыл вел в поводу Краснов. Уже в сумерках приблизившись к колхозу «Вперед», они впрягли гусем Каурую с Пегахой и, подбодрив их разведенным спиртом, с гиканьем и свистом подкатили к одинокому фонарю колхозной конторы. Пробежав каких-нибудь триста метров, кобылы уже задохлись и, опустив почти до земли тощие шеи, с хрипом выдыхали теплый пар.

— Что за свадьба, Пашка? — спросил подошедший председатель колхоза. Он горбился и громко, на всю деревню, чихал.

— Жеребых кобыл на коней сменять хочу, грузы возить некем, больше половины маток ветеринар поставил на отстой. А у тебя. Фомка, с приплодом, слыхал, плохо, — ответил Пихтачев, поглаживая вздувшееся от перекорма брюхо Каурой.

Председатель чихнул опять.

— Плохо, да и это не матки, на ногах не держатся, им в обед сто лет было.

— Это с перегону, я шестьдесят километров за два часа отмахал.

Тут Краснов подошел к Каурой и незаметно ткнул ее шилом. Кобыла из последних сил брыкнула задними ногами.

— Резвушка, на месте не стоит, — пояснил Краснов, еще раз ткнув ее шилом.

— Небось лет тридцать вашей резвухе? — осматривая рот кобылы, спросил председатель.

Пихтачев заботливо расправлял у нее в гриве разноцветные ленты.

— Это ты насчет зубов? Так это от болезни, у нас даже у трехлетки выпали.

— Мокрец, — ощупывая одеревенелые бабки на ногах лошади, последовательно критиковал председатель.

— Кобыла, конечно, не орловского завода. Да и я не прошу за них рысаков. Ладно уж, давай двух монгольских коньков, и магарыч за мой счет, — великодушно предложил Пихтачев.

Председатель засмеялся и расчихался пуще прежнего. Пихтачев божился, что делает ему одолжение, помогая выполнять план прироста молодняка, что его кобыл ждут в колхозе «Светлый путь» и только по дружбе он решил сначала заехать к Фомке… Три раза Краснов вытаскивал из мешка бидон со спиртом и три раза прятал его обратно. Председатель колебался. Но когда Пихтачев заявил, что уезжает в «Светлый путь», председатель сдался и скрепя сердце вручил Пихтачеву двух низкорослых, но крепких коньков. Распив магарыч, старатели немедля укатили домой: Пихтачев не без оснований опасался за состояние своих резвушек.

— Каурая на другой день сдохла, и Пегаха пластом лежит. Отдавай наших коней! — кричал на Пихтачева колхозный конюх.

— Не шуми, как воробей в сухом венике. Сказал — не дам, и весь мой сказ, — огрызнулся Павел Алексеевич.

— Где колхозные кони? — строго спросил Рудаков.

— В колхозе. А те, что я выменял у них, ушли за взрывчаткой, — неприязненно посмотрев на Рудакова, ответил Пихтачев.

Степанов развел руками. Было видно, что он на стороне Пихтачева.

— Вы менялись без меня, и разбирать ваши дела я не собираюсь, — сказал он конюху.

— Мы на артель судом пойдем, — не унимался тот.

— Идите, да только знайте, что у меня на конном дворе еще ни один конь не сдох, — гордо заявил Пихтачев.

Краснов подхватил конюха под руку и предложил:

— Пойдем съедим по сто грамм.

Продолжая переругиваться, они вышли из кабинета.

— Это же грабеж, и ты поддерживаешь Пихтачева! — возмутился Рудаков.

— Не все мне нападать на него. Пусть они судятся, а мы будем возить грузы. У меня теперь каждая лошадь на учете, — спокойно ответил Степанов и, не желая продолжать разговор, уткнулся в какую-то бумагу.

Рудаков молча смотрел на него и думал о том, что никто его не поддержал и, по всему видать, ему будет здесь трудно, если даже Степанов потакает деляге Пихтачеву.

Выйдя из конторы, Турбин столкнулся со стариком Кравченко. Постояли, поговорили о домашних делах, о семейных новостях и, конечно, заговорили о стройке. Степана Ивановича назначили старшим бригадиром, иначе говоря — прорабом, на строительстве горного цеха, и он был крайне озабочен новыми обязанностями.

— Куда мне с моей грамотишкой! — жаловался он Турбину.

Но тот не согласился.

— Раз назначили — значит, доверяют, и не что-нибудь, а гору. О старших бригадирах партбюро специально вопрос разбирало. Тебя — в гору, Наташу — на земляные работы, Захарыча — на строительство зданий. Неплохой подбор! Скоро и инженеры приедут, уже выехали.

Турбин посмотрел на Кравченко, на толпящийся у конторы народ и спросил:

— У тебя все вышли? Какая работа намечена?

— Все пришли, как Сергей Иванович поговорил. Доброе слово теплее хорошей шубы. А работа у меня немудрена: дорогу в снегу расчищать для узкоколейки — от фабрики до главной штольни. Пока ни фабрики, ни штольни нет, так начнем со снега. Отберу людей с деревянными лопатами и — шагом марш! — Кравченко кивнул головой в сторону залитой солнцем огромной горы.