В таежной стороне - [14]

В начале войны Пихтачева призвали в армию и на фронте приняли в партию. В первых же боях он был тяжело ранен, долго скитался по госпиталям, демобилизовался по инвалидности и приехал снова на Южный. Вскоре его избрали председателем артели «Приискатель», и он с головой ушел в дела артели, ставшей смыслом его жизни. Поселился он у одинокой старушки, которая и выходила его.

Пихтачев совсем не заботился о своей внешности и нередко принимал на дому забежавших к нему артельщиков даже в исподнем белье. На все замечания по этому поводу он отвечал: «Подчепуриться не успел, артельных дел много». Пихтачев был горячим поборником старой приискательской традиции: «Золото чистеньких не любит».

Так и бегал он из конца в конец прииска, небритый, непричесанный, в старенькой измятой кепке. Только яловичные сапоги были всегда густо смазаны дегтем.

— Ты всерьез, Иван, о руднике думаешь? — грозно спросил Пихтачев и провел рукой по колючей щеке.

— Конечно, Павел Алексеевич.

— Ну и дурак, выходит, ты только с виду смышленый. Что мы, впервой о руднике слышим? От прежних начальников, может, тоже слышали. — Он хитро подмигнул Ивану.

— Слыхали. Так это от прежних… — замялся Иван.

— А чем нонешние лучше? Вызвали Степанова в обком, погрозили снять с работы, так он с перепугу и зашумел о руднике, — засмеялся довольный собой Пихтачев.

Рассмеялись и старики, которым понравилось объяснение председателя.

— Нет, Павел Алексеевич, Рудаков и Степанов другие люди и по-другому дело поведут, — убежденно возразил бригадир.

— Другие? Степанов тоже чемоданы не раскрывает, чтобы поскорее смыться, — убеждал председатель.

— А старый директорский дом начали ремонтировать, — мрачно сообщил Дымов.

— Вон чё! Взаправду остается? — с тревогой спросил Пихтачев, но ему не ответили.

Старатели спустились в мокрый разрез — при Пихтачеве все работали.

Хлюпая по воде кирзовыми сапогами, к председателю подошла Наташа и попросила пузырек со ртутью.

— Как дела, красавица? — громко спросил ее Пихтачев.

— К съемке готовы, но нет Рудакова.

— Начинайте без него, — скомандовал он.

— Без представителя прииска съемку нельзя делать, — возразила Наташа.

— Я здесь хозяин, слушай, синеокая, мою команду. — И Пихтачев, напевая:

Я свою Наталию все беру за талию… —

попытался обнять Наташу, но сразу же горько пожалел об этом — девушка с силой ударила его по руке.

— Шайтаниха, никак, руку переломала! — взвыл от боли игривый председатель.

— В следующий раз и переломаю, если еще пристанешь, шалопутный, — погрозила Наташа.

Павел Алексеевич, потирая руку, растерянно проговорил себе под нос:

— С такой дролей шутки плохи. Еще в девках ходит. А бабой станет — совсем озвереет.

Тут Павел Алексеевич увидал подходившего Рудакова и как ни в чем не бывало крикнул:

— Мы ждали, ждали тебя, Сергей Иванович, и начали съемку.

— Опять своевольничаешь? Ты же мне давал слово. — Рудаков строго посмотрел на Пихтачева.

Председатель помолчал и вместо ответа спросил:

— Почему пешком, Сергей Иванович?

— Коня я отдал возить в школу дрова, ведь ты так и не вывез своей доли.

— Это завхоз Краснов виноват, я ему, сукину сыну, наказывал, — оправдывался председатель.

— Виноват ты, и с тебя спросим. Где так вымок? — поинтересовался Рудаков, заметив, что на Пихтачеве брюки изрядно промокли.

— На третьей гидравлике сам полсмены мониторил: Санька кривой по запьянцовскому делу… — ответил председатель и подумал: «Зоркий, примечает, что другим невдомек».

— Дела… А ты опять, Павел Алексеевич, небритый? — как бы походя бросил Рудаков, направляясь к Михайле, стоявшему У гидромонитора.

Тот откинул на плечи капюшон рваного прорезиненного плаща, обтер ладонью мокрое лицо и попросил закурить. Инженер стал к гидромонитору.

Сергей Иванович очень любил мониторить и каждый раз, когда бывал на гидравликах, подолгу простаивал у водяной пушки. Эту страсть уже знали все и одобряли ее, тем более что работал он хорошо, не уступая любому старателю.

Управляя гидромонитором, Сергей Иванович всегда переживал настоящую радость, ощущая в руках огромную силу водяного орудия, быстро и легко смывающего древний увал.

Пятнадцать лет назад, еще студентом, он впервые познакомился с гидромонитором и сразу полюбил эту простую и сильную машину. Работая на производстве, Рудаков познал десятки более совершенных горных машин, но его по-прежнему тянуло к водяной пушке, как к другу счастливой молодости.

Сергей Иванович искусно перемещал упругую водяную струю по подножию высокого увала. Она со свистом выбрасывалась из жерла гидромонитора и, с шумом вонзаясь в породу, разлеталась по забою тысячами брызг. Вруб становился все глубже и глубже, борт забоя трескался, угрожая обвалом. Наконец сотни кубометров породы с гулом и пылью поползли вниз и завалили забой. Рудаков начал размывать обрушенную массу. Увлекшись, он не замечал брызг, летевших на него из гидромонитора, и, только когда основательно промок, с большой неохотой уступил место Михайле.

— Как хорошо! Если бы не дела, всю смену простоял бы у этой пушечки, — отжимая полы шинели, говорил Рудаков.

— Плохо с намывом, — пожаловался Михайла.

— Будем строить рудник, и заработки увеличатся.