В световом году - [25]

Вот и нам сегодня не по плечу

рядовой вопросец «за что боролись?»

Я и сам когда-то бежал — на круг

возвратясь, едва занялась полоска.

Но нашел Россию в руках хапуг

и непросыхавшего отморозка.

А теперь уже пообвыкся, сник,

дни повадился проводить в дремоте

и почти смирился, что всяк кулик

свой гешефт кует на своем болоте.

Но частенько в сумеречном луче

сам себе кажусь допотопной тенью

с неизбежной сумкою на плече,

неподъемной, с книгами, дребеденью.

И всё слабже помню друзей и весь

солидарный путь свой совместный с ними

теми, кто, кажись, и сегодня здесь,

но уже другой, о другом, с другими.

Колер осени охра, левкас и йод

за привычно скудным дождем и дымом —

то клубится топь торфяных болот

под каким, не сбиться б со счету, Римом.

«Жизнь прошла, вернее, пробежала…»

Жизнь прошла, вернее, пробежала

в стороне — пространства визави,

из которой выдернули жало

напоследок жертвы и любви.

Дело даже не в цене вопроса,

пресловутом бегстве с корабля…

Как с тобою нынче без наркоза

поступили, отчая земля.

Но ярчают, скрашивая дни нам,

гребни рощ окрестных; на поклев

к начинающим буреть рябинам

прилетело много воробьев,

видно, тоже попривыкших к вони

торфяных распадков в сентябре.

И тоскуют скрипки Альбинони

у меня в нетопленной норе.

РОК

Рок отнимает порой отвагу,

выстроив в нерасторжимый ряд

то как совки занимали Прагу,

то как бомбили янки Белград.

Обзаводиться пора регланом.

Время ввело меня в ближний круг

или, вернее, берет тараном

разом на жалость и на испуг.

Пижма пожухла, в отсветах медных

тучки с вихрами своих седин

плюс красноватая аура бедных

и утонченных здешних рябин.

Ношей ли крестной Царь Небесный

землю родную благословил —

только на ней необъятной тесно

от безымянных отчих могил.

Ох, из спрашивавших что делать

лохов не уцелел никто.

Нынче хочется отупело

крикнуть мысленное: за что?

И в тишине наступившей снова,

той, при которой слышны сердца,

вдруг зачерпнул я из торфяного

и хрустального озерца.

Пью — и чувствую, что на мушке,

сам себе снайпер, шепчу: держись.

Словно в запаснике, в черепушке

ветхой моей сохранилась жись.

Так что, можно сказать, до срока

тоже стал я, ни дать ни взять,

легендой отечественного рока,

можно сказать.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

И стану просто одной звездой

И. Б.

Враз агрессивный и покорный,

больную лапу волоча,

трусит трезорка беспризорный,

как будто в поисках врача.

Открытый космос открывает

нам глубину за глубиной

и вихрь ветвями помавает

над непокрытой головой…

Но сердце сердцу знает цену,

когда в арктическую даль

Фритьофу Нансену на смену

отчалил Амундсен Руаль.

Схож с галактической омелой,

возможно, был в минуту ту

наш шар земной заиндевелый,

закатываясь в темноту.

А я подумал на террасе,

придя со станции домой,

о двуединой ипостаси

любви — с бедой.

О том, что тоже закатилась

моя судьба на трети две

и звездочкою закрепилась

душа собрата в синеве.

Чего у жизни не отнимешь,

так это на погосте меж

завороженных сосен финиш,

бивак, рубеж.

«Ну не какой-нибудь залетный небожитель…»

Ну не какой-нибудь залетный небожитель

непотопляемый, а без обиняков

я слова вольного дружбан, верней, гонитель

              его в столбец стихов.

Вдруг ветерок крепчал, едва всё удавалось

в четверостишии, блаженный, беговой —

так слово вольное, таясь, перекликалось

              с другим в строке другой.

Не потому, что там вдвоем им стало тесно

от тавтологии, а чтобы в аккурат

их перечла вдова, запомнила невеста

              и одобрял собрат.

Чтоб с белого холма мерещилась излука

с незаживляемой промоиной реки.

Ведь слово вольное — надежная порука.

              И дали далеки.

Там живность лепится к жилищу человека,

считай, ковчежному, поближе в холода.

И с целью тою же на паперти калека

              сутулится всегда.

Когда смеркается — смеркается не сразу.

Пока окрестности становятся тусклей,

как бы холодных горсть сжимаешь до отказу

              рассыпчатых углей.

Нет, весь я не умру — останется однако

мерцать и плавиться в глазах в мороз сухой

последний огонек последнего барака

              на станции глухой.

2.1.2003