В сумрачном лесу - [13]

В тот день под домом словно провели магнитом, так что каждую вещь притянуло на положенное ей место. Все в доме наполнилось неподвижностью, и только тучи мчались мимо, будто мир стал вращаться чуть быстрее. Именно эта мысль первой пришла мне в голову, когда я замерла в дверях кухни: что время ускорилось, а я по пути домой каким-то образом отстала.

Я стояла застыв, боясь пошевелиться, а по спине у меня побежали мурашки. Произошла какая-то ошибка, неврологическая или метафизическая, и она могла, конечно, оказаться безобидной, как эффект дежавю, а могла и не оказаться. Что-то разладилось, и я чувствовала, что, если шевельнусь, могу уничтожить шанс на то, что ошибка исправится сама собой.

Прошло несколько секунд, и тут зазвонил висевший на стене телефон. Я инстинктивно повернулась посмотреть на него. Каким-то образом это разрушило чары, потому что когда я повернулась обратно, облака больше не мчались, а чувство, что я была и здесь, и там – наверху, – исчезло. В доме снова не было никого, кроме меня, а я стояла в кухне, вернувшись в привычные границы себя.

Я уже несколько недель плохо спала. Работа шла туго, поэтому я постоянно тревожилась. Но если писательство мое тонуло, как корабль, то морем, где это происходило и где, как мне начало казаться, рано или поздно потонет любое судно, если я попытаюсь пуститься на нем в плавание, был мой терпящий неудачу брак. Мы с мужем дрейфовали все дальше друг от друга. Мы такие нежные родители, что любовь и внимание к детям, которыми дышал наш дом, сначала служили оправданием возникшей между нами дистанции, а потом помогали ее замаскировать. Но в какой-то момент полезность нашей общей любви к детям достигла своего пика, а потом начала снижаться, пока не стала бесполезной в наших отношениях – она только подчеркивала, насколько мы оба одиноки и насколько, в сравнении с нашими детьми, лишены любви. Любовь, которую мы когда-то испытывали и проявляли друг к другу, либо завяла, либо мы перестали ее выражать – очень сложно было решить, в чем именно дело, – но при этом каждый из нас видел на примере детей, насколько сильно и ярко другой может любить, и это не могло нас не трогать. Мой муж не привык говорить о неоднозначных эмоциях. Он давно научился прятать их не только от меня, но и от себя. Я много лет безуспешно пыталась вовлечь его в обсуждение подобных эмоций и наконец сдалась. Конфликты между нами не допускались, не говоря уже о ярости. Все должно было оставаться непроговоренным, на поверхности царила полная неподвижность. Вот так я вернулась к безбрежному одиночеству, которое не было для меня счастливым, но не было и непривычным. «Я по натуре человек легкий, – сказал мне как-то муж, – а ты из тех, кто вечно все обдумывает». Но со временем обстоятельства, как внутренние, так и внешние, положили конец его легкости, и он тоже начал тонуть в своем отдельном море. Мы оба по-своему стали понимать, что потеряли веру в наш брак. Однако мы не знали, что делать с этим пониманием, как не знаешь, например, что делать, когда поймешь, что жизнь после смерти не существует.

Вот так обстояли дела в моей жизни. А теперь я к тому же не могла писать и все чаще не могла спать. Было бы очень просто списать странное ощущение, которое я в тот день испытала, на сбой запутавшегося от стресса и усталости мозга. Однако на самом деле я и не помнила, когда последний раз чувствовала такую ясность сознания, как в то мгновение, когда стояла на кухне, убежденная, что я еще и где-то неподалеку. Как будто мой разум не просто был ясным, но замер на самом пике ясности, а все мои мысли и ощущения приходили ко мне выгравированными на стекле. Тем не менее это была не та обычная ясность, которая вызвана пониманием. Скорее, я чувствовала себя так, будто передний и задний планы сдвинулись и моим глазам открылось то, что обычно блокируется сознанием, – огромный океан непонимания вокруг крошечного острова того, что мы в силах воспринять.

Через десять минут в дверь позвонили. Это была доставка UPS; я расписалась в получении посылки. Курьер забрал свой маленький электронный приборчик и вручил мне большую коробку. Я увидела, что у него на лбу выступили капли пота, хотя воздух был холодный, и вдохнула запах влажного картона. С улицы меня поприветствовал сосед, пожилой актер. Собака задрала лапу и пометила колесо машины. Но все это не сделало ощущение, которое я только что пережила, менее интенсивным и странным. Оно не начало рассеиваться, как обычно рассеивается сновидение при контакте с бодрствованием. Оно сохраняло яркость, пока я открывала шкафчики и доставала продукты к обеду. Это состояние по-прежнему было таким мощным, что мне пришлось сесть, чтобы попытаться его переварить.

Через полчаса, когда пришла няня с детьми, я все еще сидела у кухонной стойки. Сыновья заплясали вокруг меня, спеша поделиться всем, что случилось с ними за день. Потом они сорвались с моей орбиты и принялись носиться по дому. Вскоре приехал муж. Он вошел в кухню все еще в жилете со светоотражающими полосами, в котором ехал домой на велосипеде. На мгновение он засиял. Мне внезапно захотелось описать ему то, что со мной случилось, но, когда я закончила рассказ, он неуверенно и напряженно улыбнулся мне, посмотрел на нетронутые продукты для обеда, достал папку с меню ресторанов, доставлявших еду на дом, и спросил, как я насчет индийской кухни. Потом он пошел наверх к детям. Я тут же пожалела, что не промолчала. Этот случай задел линию раскола между нами. Мой муж ценил факты намного больше, чем неосязаемое; он начал коллекционировать их и собирать вокруг себя, словно защитный вал. Он допоздна смотрел документальные фильмы, а когда кто-то удивлялся тому, что он знает, какой процент напечатанных в США денег составляют стодолларовые купюры или что Скарлетт Йоханссон наполовину еврейка, он обычно говорил, что поставил себе задачей все знать.