В субботу рабби остался голодным - [44]

— Это потому, что он повзрослел, возмужал, — сказал Вассерман. — Когда он сюда приехал, он был только что из семинарии, совсем мальчишка. У него были убеждения, и он твердо их придерживался, но высказывал их так тихо, что никто, в общем-то, не обращал на них внимания. Но за эти несколько лет он приобрел уверенность в себе и готовность отстаивать свои права. Я тебе скажу, Беккер: у него в голове что-то вроде радарного луча.

— Какого еще радарного луча?

— Который помогает самолету лететь ночью. Там есть такое навигационное устройство — самолет летит словно по невидимой линии. Как только он отклоняется от нее в ту или другую сторону, это устройство дает звуковой сигнал. Так и с нашим рабби. У него в голове — основы еврейской традиции. Когда конгрегация отклоняется в ту или другую сторону, рабби получает предупредительный сигнал и понимает, что мы совершаем ошибку.

— Очень хорошо, конечно, но в данном случае этот сигнал может привести к катастрофе.

— Почему?

— Потому что бедняга может потерять работу. А у его жены скоро родится ребенок.

— Ты мог бы мне и рассказать, — сказала Мириам. — Меня так и подмывало войти, когда я услышала, что ты разговариваешь с мистером Вассерманом и мистером Беккером. Я заметила, что ты осмотрительно не ответил, когда кто-то из них спросил, как я к этому отношусь. Они совершенно правильно решили, что меня это тоже касается.

— Извини, Мириам, дорогая. Это было глупо с моей стороны. Я был неправ, но я не хотел, чтобы ты переживала в такое время. Я надеялся, что сегодня утром все это дело окончательно решится. Мне и в голову не пришло, что Шварц может умолчать о моем письме.

— А что, если он прочтет письмо, и правление будет с ним заодно?

— Не думаю, что они на это пойдут — без меня, без моих пояснений. — Извиняющийся тон рабби вдруг изменился. — А если да, то мне ничего не остается, как отказаться от должности. Я не смогу здесь оставаться. Для меня вопрос стоит ребром: либо мы религиозная группа, конгрегация, либо мы ничто, и тогда мне здесь нечего делать.

— Что же ты собираешься теперь предпринять?

Он пожал плечами.

— Что я могу предпринять? От меня уже ничего не зависит. Остается только надеяться, что Вассерману и Беккеру удастся собрать достаточную поддержку…

— То есть ты собираешься сидеть сложа руки и ждать, пока вопрос не решится либо так, либо эдак?

— А что ты предлагаешь? — Рабби был уязвлен.

— Ты сказал, что это осквернение могилы. Очень хорошо — значит, ты можешь обратиться к городским властям. Ты можешь поговорить с миссис Хирш.

Он покачал головой.

— Я никогда на это не пойду. Я пока еще служащий конгрегации, и если избранные ею представители собираются сделать то, чего я не одобряю, я не могу обращаться с протестом в какие-то внешние органы.

— Мне кажется, — едко сказала Мириам, — что тебя гораздо больше волнует твоя борьба с правлением, чем Хирш. Ты отмежевался от их деятельности, но если, как ты утверждаешь, тебя возмущает именно осквернение, то что ты делаешь, чтобы его предотвратить?

— Что я…

— Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это доказать, что произошло в действительности.

— Вот как? И каким образом?

— Если бы нашли записку, это доказывало бы, что это самоубийство, так?

— Но если не нашли — это еще ничего не доказывает. Это негативное доказательство.

— Мне кажется, что если ты можешь доказать, что нечто имело место, то должен суметь доказать и то, что этого не было.

Рабби сознавал, что ее тонкая издевка над логикой — следствие обиды на его скрытность.

— Но разве ты не понимаешь, — сказал он терпеливо, — что сама по себе возможность что-то доказать еще не означает…

— Я знаю только то, что если один человек что-то сделал, другой человек наверняка способен выяснить, что именно. Кроме того, нужно подумать и о вдове. Тут в городе крутится один следователь из страховой компании, и миссис Маркус — помнишь, она звонила? — сказала, что ее подруга миссис Хирш боится потерять страховку, если он докажет, что это было самоубийство.

— Ему это доказать не легче, чем нам доказать, что это был несчастный случай.

— Да, но он может создать ей кучу проблем — например, они будут тянуть с выплатой денег до бесконечности. Дэвид, ты должен что-то сделать.

— Но как, женщина, как?

— Я не знаю. Ты — рабби. Это по твоей части. По крайней мере, ты мог бы попытаться.

С минуту он напряженно смотрел на жену

— Хорошо, Мириам, попытаюсь. Я позвоню Лэнигану и спрошу, не согласится ли он вместе со мной пройтись по всем имеющимся фактам. Может, на что-то и наткнемся.

— Я предлагаю лучший вариант, — сказал шеф полиции рабби, когда тот ему позвонил. — Я слышал, вы прихворнули, так вместо того чтобы встречаться завтра у меня в офисе, давайте я захвачу материалы по делу и заеду к вам сегодня вечером.

— О, я не хочу вас так затруднять.

— Послушайте, рабби, вы, наоборот, окажете мне услугу. К Глэдис сегодня придут подруги, а мне совсем не хочется участвовать в этой дамской вечеринке.

— Ну, если так…

— Именно так. У меня есть еще идея. Скажите, Чарли Бим еще не говорил с вами?

— Бим?

— Тот, что проводит расследование для страховой компании. Что, если я приведу его с собой?