В субботу рабби остался голодным - [34]

— И Айк знал об этом?

Доктор Сайкс промолчал.

— О, Айк, бедняжка мой! Наверное, он знал и хотел это от меня скрыть. Наверное, он боялся, что нам придется снова собирать вещи и переезжать. Мы столько раз переезжали — из-за его пьянства, вы же знаете, — и он знал, что я начинала подумывать: мы уже достаточно намотались и вполне могли бы остаться здесь. Он знал, что мне здесь нравится…

Она вдруг запнулась, словно ей пришла в голову внезапная мысль.

— Как вы думаете, это не из-за того, что он боялся, что уже не справится с работой, доктор Сайкс? Я имею в виду — вы сказали, что он делал ошибки, а он не привык делать ошибки. Если он решил, что у него уже не такой ясный ум — из-за алкоголя, например… Но мне было все равно! Он должен был это знать. Что бы там ни было, для меня он всегда был самым умным…

— Я уверен, что он знал это, миссис Хирш, — сказал Сайкс.

Она села прямо и расправила плечи.

— Хорошо. Так что мне делать?

— Ничего. Вам ничего не надо делать. Когда получите сообщение от страховой компании, тогда и решите. Если я могу чем-то помочь… — Сайкс поднялся. — Если я могу что-то сделать для вас, Пат, — что угодно, — вам достаточно лишь позвонить.

Она кивнула.

— Да, я знаю. Вы были нам настоящим другом.

Глава XVIII

— Поссел? Что такое поссел?

— То же, что трефное — некошерное, нечистое.

— Что вы такое говорите, мистер Горальский? Как это наше кладбище может быть нечистым?

— Оно нечистое, потому что там похоронен самоубийца. Самоубийц хоронят в углу, у стены, в самом конце. А вы похоронили самоубийцу прямо на виду, и теперь все это место — поссел.

— Мы не хоронили никаких самоубийц, Бен. Кто вам это сказал?

— Слушайте, мистер Шварц, со мной это не пройдет. Вчера вы похоронили на своем кладбище Айзека Хирша. Я был там. Я видел. А сегодня ко мне приходит следователь страховой компании, и теперь ясно как дважды два, что этот тип совершил самоубийство. Я сказал об этом отцу, и он ужасно расстроился.

— С чего ему-то расстраиваться?

— С чего? Да с того — если вы забыли, — что там похоронена моя мать! Она всю жизнь была порядочной, набожной женщиной. Она соблюдала кашрут в доме и все правила и предписания, а теперь она лежит в оскверненной земле! И меня это не должно волновать? Моего отца это не должно расстраивать?

— Но послушайте, Бен… мистер Горальский, я ничего не знаю об Айзеке Хирше. Я впервые услышал его имя. Этими вопросами занимается кладбищенский комитет. Я уверен, что этому есть какое-то объяснение. Разве рабби не отслужил там службу?

— Конечно, отслужил. И произнес надгробное слово, и благословил! А ведь всего несколько дней назад, накануне Йом-Кипура, я собственными ушами слышал, как он угрожал моему отцу: если он не будет принимать лекарства и умрет, то будет считаться самоубийцей, и его похоронят в углу без благословений и надгробного слова. А теперь появляется этот Айзек Хирш, который даже не член храма, — а кладбище вроде бы предназначалось только для членов, — и его жена даже не еврейка, и рабби хоронит его со всеми почестями! Вы говорите — есть объяснение? Думаю, что есть. Объяснение заключается в том, что вам, ребята, надо было продать участок на кладбище, и из-за пары сотен баксов, или сколько там он стоит, вам наплевать, что будет с остальными, которые там похоронены.

— Я уверяю вас, Бен, ничего подобного не было. Марвин Браун, председатель нашего комитета, никогда бы такого не допустил. Это, наверное, какая-то ошибка.

— То есть мой отец не знает, что кошерное, а что не кошерное?

— Нет, конечно, но этот страховой следователь мог ошибиться.

— Как это он мог ошибиться? Он мне все изложил ясно, как божий день. Хирш заезжает в свой гараж и закрывает дверь. Потом садится в машину и наклюкивается с невыключенным мотором. Так что это — самоубийство или как?

— Ну, конечно, похоже на то, но… Послушайте, если мы можем что-то сделать…

— Если?

— Ну хорошо, скажите — что мы должны сделать?

— Убрать его оттуда.

— То есть эксгумировать тело? Бен, мы не можем этого сделать. Вы не можете от нас этого требовать. Будет скандал. Нам понадобится согласие вдовы. Город будет…

— Слушайте, Шварц, — прервал его Горальский холодно и бесстрастно. — Вы тут убалтывали моего отца по поводу строительства капеллы, и он уже наполовину вам пообещал. Лично я думаю, что конгрегация так же нуждается в новой капелле, как в погроме, но если старик хочет — пусть. Но я вам говорю прямо здесь и сейчас: если вы не уладите это дело с кладбищем, то на деньги, которые вы от нас получите, вы не поставите даже брезентовой палатки.

— Морт, я такой же горячий поклонник нашего рабби, как и ты, но ты не можешь не согласиться, что свое дело он знает. Я имею в виду — если он похоронил Хирша, значит, там все о’кей.

— Ты не понимаешь, Марвин. Ты так и не понял, — устало сказал Шварц. — Рабби, скорее всего, вообще не вникал в эти дела. Может, у него были подозрения насчет самоубийства, а может, и нет. Даже если были — что он сделал бы в этом случае? Он позвонил бы своему приятелю, шефу полиции, и тот, естественно, дал бы ему официальное заключение: смерть в результате несчастного случая. Значит — зеленый свет! И я на его месте поступил бы точно так же. И если мы его спросим, я уверен, он скажет: все было правильно и кошерно. И не будет он признавать свою ошибку.