В строю — сыновья - [7]

И командир приказывает все повторить сначала, выполнить прием, как это положено.

— До тех пор будем тренироваться, — добавляет он, — пока не научитесь правильно изготавливаться.

До стрельб оставалось несколько дней, насыщенных напряженной боевой учебой. Сержант тренировал подчиненных в быстром передвижении, изготовке, в самостоятельном отыскании целей и открытии огня.

Виктору все время казалось, что сержант излишне «придирается» только к нему. Это в значительной мере мешало их взаимопониманию. Правда, один случай поколебал мнение солдата. Однажды сержант обнаружил, что тетради рядового Семенова лежат в беспорядке, сапожная щетка оказалась не там, где положено. Крепко досталось ему. «Значит, сержант не только на меня нажимает, — подумал Гребенюк. Он хотел было посочувствовать товарищу, что вот-де им обоим достается. Тот категорически отрезал:

— Сержант зря никому замечаний не делает.

Но Гребенюк не унимался:

— Характер у него крепкий больно. Скажет: выполняй приказ и ни за что не отступит.

— Армия, — коротко ответил Семенов. — Приказ — закон. Помнишь «Теркина»? Служба — труд. Солдат — не гость…

— Оно известно, да только…

— Что только? Чтоб командир под ваше настроение подстраивался? Много о себе думаете, дорогой товарищ, а вот о роте пока еще мало. Это по дружбе говорю.

Рядовой Семенов помолчал, а потом добавил:

— Командир всегда должен быть твердым. Иначе какой же он командир… А наш не только требует, но и пример показывает во всем. Знак отличника на груди носит. А стреляет сам знаешь как.

— Видел, — как-то неопределенно сказал Гребенюк. — Между прочим, со мной можно было бы и полегче: отца-то на войне убили. Без него вырос я, без отца.

Но и здесь не нашел Виктор сочувствия. Семенов с недоумением посмотрел на него:

— Удивил… Да у нас, считай, полроты, а то и более без отцов выросли. Выходит, всем надо спустя рукава приказания выполнять да кое-как военному делу учиться. Нет уж, извольте, я ему на смену, убитому отцу, пришел… А о сержанте вы зря плохо думаете. Он человек толковый.

Вскоре рота вышла на стрельбище. День выдался не из лучших. По небу плыли густые облака, сея мелкий снежок. На вышке затрепетал красный флажок. Виктор взглянул наверх, присмотрелся. Вышка, словно корабль, плыла навстречу облакам.

Командир роты перед строем объявил, что первыми будут стрелять офицеры, потом сержанты, а после них — солдаты.

На огневом рубеже сержант Василенко. Он внимателен, сосредоточен.

— Газы! — слышится отрывистый голос руководителя.

Сержант ловко надевает противогаз, не прекращая наблюдения за полем «боя». Появилась первая цель и почти одновременно застрекотал автомат.

— В атаку — вперед!

Сержант ускоренным шагом идет в атаку. Взгляд его по-прежнему устремлен туда, где каждую секунду появляются все новые и новые цели. Раздаются короткие очереди. Мишени, пораженные, падают. Рядом с ними вспыхивают белые фонтанчики. Это пули поднимают снег.

— Отлично, — объявили результат.

«Сейчас командир скажет: «Вот так стреляйте, как я», — подумал рядовой Гребенюк. Но сержант подошел к нему и просто посоветовал:

— Будьте внимательней, в противогазе труднее наблюдать за целями, — он провел ладонью по горячему лбу, заправил под шапку непокорный черный чуб. — В общем, не теряйтесь.

Гребенюк уже не слышал последних слов. Он думал о том, что после отличной стрельбы своего командира стыдно осрамиться, — позор на всю роту. В это время офицер вызвал солдата на огневой рубеж.

Когда сообщили, что рядовой Гребенюк хорошо выполнил упражнение, сержант не удержался от радостного возгласа:

— За это хвалю!

Казалось, встает солдат на правильный путь. И верно, многое изменилось в поведении Виктора. Он стал более сдержан, не грубил товарищам и командиру. Но прошло некоторое время, и Гребенюк вновь проявил свой характер.

Однажды, когда все уже спали, Виктор попытался уйти из казармы.

Семенов, стоявший дневальным, запротестовал:

— Куда это собрался?

— Со знакомым надо встретиться. Дело есть.

— А дела такие нужно с командиром решать. Дозволения у него просить.

— При чем тут дозволение?

— При том, — отрезал Семенов. — Тебя похвалили за стрельбу? Похвалили. Так что ж ты, опять себя очернить хочешь?

— Да ведь никто не узнает.

— А я?

— Так ты же друг.

— Друг-то друг, а в самоволку не пойдешь. Ясно?

— Слу-ж-жака ты, — заикаясь, выдавил Виктор, — слу-ж-жака!

— Не жужжи, — нахмурил Семенов белесые брови. — Попроси завтра командира. Он отпустит, если дело важное, неотложное. А насчет служаки мы как-нибудь потом поговорим.

Об этом случае сержант Василенко немедленно доложил командиру взвода старшему лейтенанту Зотову.

…ДА И САМ ОТЛИЧИСЬ

— Нелегкая задача, — сказал офицер, выслушав Василенко. — Я тоже немало думал о Гребенюке. Многое в его поведении мне непонятно. Но чувствую, хлопец хороший. Может быть, он рассчитывает на какие-то особые привилегии как сын героя? Требует к себе какого-то особого подхода. Как вы думаете?

— Вот именно, товарищ старший лейтенант, — оживился Василенко. — Подавай ему подвиг. Что мне, говорит, полы мыть, направо, налево в строю поворачиваться, на брусьях висеть и через «козла» прыгать? Это, говорит, не то.