В стране контрастов - [22]
Выехав из Перовска, где я достаточно отдохнул, я был, приглашен одним богатым киргизом на свадьбу его сына и, вместе с тем, на охоту на кабанов. Охота эта мне очень не понравилась, потому что несчастных кабанов выгоняют на заостренные колья, где они ловятся уже замученные и переколотые.
Отправившись на свадьбу, я встретил целый перекочевывавший аул. Мужчины, женщины и дети ехали верхом в праздничной одежде. Впереди всех ехали старшие жены, на обязанности которых лежит постановка аула. На свадьбу я отправлялся вместе с несколькими приглашенными киргизами, кочующими около форта Перовского. Один киргиз уже был старик, и он постоянно говорил: «Ну, это не к добру! Ну, это не к добру!» Я никак не мог разобраться в их различных приметах, но только понял, что очень многое они считают дурным предзнаменованием. Мы ехали на свадьбу за 200 верст, и за невесту было заплачено 1000 руб. калыма, т. е. выкупа. В первый день мы проскакали с небольшой остановкой верст 70, и страшная сушь везде поражала взоры. Недостаток воды — вот самое страшное бедствие Туркестана. На третий день мы уже думали доехать и попировать на славу, как вдруг издали увидали безумно скачущих всадников.
— Что такое? — спросили мы, увидав, что всадники машут нам руками.
— Оспа! Оспа!
— Ну, что я говорил?! — с торжеством воскликнул старый киргиз. — Не быть добру, говорил я!
Оказалось, что мать невесты и сестра заболели оспой, которая считается страшным бичом кочующих народов. Калмыки, например, считают неприличным даже упомянуть об этой болезни в разговоре. Да и действительно, зимой оспа опустошает аулы дотла.
Спутники мои повернули лошадей, и мне советовали сделать то же самое, но я им прямо заявил, что оспа у меня привита вторично очень недавно и что ко мне она не пристанет.
Старый киргиз даже плюнул, выслушав меня, и сказал, что я мальчишка, а туда же рассуждаю, и что если умру, так туда мне и дорога.
Распрощавшись с своими спутниками, я поехал далее, чтобы там в ауле примкнуть к каравану, проходившему через пески Кизил-Кума. Письмо это посылаю с оказией, то-есть с киргизом, который едет в Перовск.
Да, милая тетя, чуть-чуть последнее письмо мое к вам не сделалось моим последним письмом в жизни. Ехать с караваном мне страшно надоело, такая медленная езда нисколько не подвигала меня к моей цели, но ехать одному через пустыни немыслимо, и потому я волей-неволей плелся понемногу.
>Караван в степи.
Караван наш делал 40–50 верст в день, как делают обыкновенно верблюды. Захотелось, однако же, мне пофиньтить, и я, понадеявшись на свой компас, отделился от каравана.
Боже мой, какая это была непростительная глупость! Кругом все песок и песок; еду уже второй день и, кроме песчаных бугров, ничего не вижу. Еду по гребню бугра, спускаюсь с бугра, передо мною бугор, и справа и слева, и всюду, всюду все такие же бугры. Трава вся сгорела, и кое-где торчит что-то в роде щетины.
На душе у меня страшно тяжело, так как я смутно начал догадываться, что потерял направление. Компас мой показывает какую-то ерунду, — он, должно-быть, испортился. Следов дороги никаких, одни бугры, бугры и бугры, точно песчаное беспредельное море.
Нас четверо, и воды каждому достается очень понемногу. Я пересел сегодня на Ворона, чтобы дать отдохнуть Бегуну. Кони мои ведут себя превосходно: если они и устали, то все-таки виду не показывают. Ворон раза два споткнулся, и я слез посмотреть, что с ним. Бедные мои кони, как помутились у них глаза, а про Кудлашку и говорит нечего, она едва плетется. Ведь песок до того горяч, что ей и прилечь нельзя.
А самому-то как пить хочется. Но что это? Влево показались верблюды… Да, да, вон они тянутся ниточкой, вон качают головами, то вытянув длинную шею, — точно обрывают что-то по дороге, то поднимают головы вверх. А вон там и люди!.. Ну, значит, я выбрался на дорогу.
Я повернул своих коней и даже погнал Ворона, но через полчаса не приблизился нисколько и заметил только, что караван как-то странно заволновался и стал подниматься под небеса. Где же он? Какая глупость! Ведь и учил я про миражи и сколько о них слышал! Этот караван — призрак?
Какая тоска!.. В голове шумит, перед глазами все как-то странно прыгает, во рту пересохло. А солнце как будто неподвижно стоит над самою головою и прожигает насквозь мою войлочную шапку, накаливает стволы моей винтовки и точно вовсе не намерено опускаться на покой. Хоть бы вечер скорее, все будет посвежее, а то, пожалуй, и кони мои придут в такое же положение, как Кудлашка.
Солнце закатилось, я расседлал и развьючил коней и вытянулся на кошме, поужинав и покормив лошадей. Я даже напоил все свое семейство и лег; подле на кошме растянулась Кудлашка. Бедная, как она похудела за эти два дня. Ночь тихая и чудная, я лежу и смотрю на небо. Вот полярная звезда. Но что это такое? Ведь мне надо ехать на юг, а я только что приехал с юга. Я с ужасом вскочил и стал искать следов своих лошадей. Да, да, вот они, и что тут ни говорите… а я заблудился!
Вода вышла, последний ячмень я отдал лошадям, теперь спасти меня может только один случай. Но нельзя же ждать этого случая! Надо искать его, искать, пока есть еще силы… И я поднялся до рассвета и, подтянув подпруги небольшого вьюка и подпруги седла, только что хотел взлезть на седло, как обратил внимание на Кудлашку, которая, увидав мои приготовления, жалобно, тихо завыла.
