В стране контрастов - [20]
Если вы думаете, что здесь, в Самарканде, живут все такие же сарты, как я, то вы очень ошибаетесь. Население здесь состоит преимущественно из таджиков и узбеков. Таджик говорит на несколько изломанном персидском языке, а узбек примешивает много тюркских слов. Таджик любит город, а узбек деревню.
>Большой вход на базар в Самарканд.
Мне привелось быть в гостях у одного довольно зажиточного узбека, и я убедился, что все они живут на один и тот же лад. В комнате, выходящей во двор, в стене сделана ниша, и в этой нише поставлены один на другой сундуки и развешаны по стенам платья. Для гостей подостлали коврики и кошмы и затем стали подавать дыни, яблоки, фисташки, изюм и разные разности. Жены в мужское отделение не входят, и их помещение находится в середине построек. Летом все спят на крышах или же во дворах, куда выносят низенькие и широкие кровати, а зимою в женском отделении постоянно стоит горшок с горячими углями и с табуреткой, прикрытой ковром. Кругом табуретки вся семья ложится спать, засовывая ноги под ковер.
Говорить ли вам, тетя, что главная прелесть Самарканда заключается в его чудных садах? Кругом города русскими устроены дачи. Глядя на снеговые вершины гор, на которых так красиво обрисовываются большие голубые куполы мечетей, я положительно припоминаю из детства картину снежных вершин. В Самарканде я мало ходил по правильным улицам русского квартала, так как меня более интересовали уже разрушающиеся остатки его минувшего величия. Что за красивый купол над мечетью, в склепе которой погребен Тимур! На гробнице грозного завоевателя лежит зеленоватый камень и много надписей. Мне особенно понравилась одна надпись на его могиле. «Если бы я был жив, мир трепетал бы от ужаса!» грозно гласит она.
Завтра уезжаю в Ташкент.
>Въезд Коли в Ташкент.
Ну, милая тетя, приехал я и в столицу русского Туркестана. Город большой, очень большой. Говорят, что лица, которые видели Ташкент пятнадцать лет тому назад, теперь не узнали бы его. Дома в городе каменные, но все одноэтажные, так как высокие дома тотчас же пострадали бы от землетрясения. Крыши домов, по большей части, плоские, смазанные глиной и асфальтом. Вокруг домов идут веранды, а на улице перед ними посажены в два ряда тополи и, кроме того, при каждом доме устроен садик. За городом есть роща Мик-Урюк, из которой сделан увеселительный сад. Улицы все отлично вымощены. Я приехал в Ташкент поздно вечером и остановился в гостинице; хотя спать я очень хотел, но все-таки проснулся, лишь только солнышко поднялось из-за белоснежного хребта Ак-Тау. Улицы уже были выметены и, отворив войлочный ставень, я увидал как арбы и навьюченные животные тянулись к базару. Одевшись, я пошел посмотреть своих лошадей и, оседлав Ворона, поехал посмотреть магазины. Около подъездов толпятся полунагие сартенки, которых здесь называют тащишками, так как они предлагают тащить за вами ваши покупки или подержать вашу лошадь или сбегать куда надо. Дашь им две-три копейки, и они совершенно довольны. Вечером по многим садам Ташкента слышится музыка. День пролетел для меня совсем незаметно. Но зато на следующее утро случилось со мною событие, от которого я даже растерялся. С вчера я положил на ночной столик свои часы с цепочкой. Утром самовар принесла мне девушка, но только не русская, молоденькая и не особенно красивая. Я сел пить чай, а она стала оправлять постель.
— Тюря! — вдруг как-то странно проговорила она.
Я обернулся. Девушка смутилась, и смотрела то на меня, то на столик.
— Что тебе? — спросил я.
— Это ваше? — проговорила она, указывая на часы.
— Часы-то? Конечно, мои.
— А серьга?
У меня на цепочке была приделана бирюзовая серьга, которую мне подарила девочка из сакли, где был кальян и старик.
Я стал внимательно смотреть на девушку и увидал, что ноздря у нее проткнута.
— Да неужели это ты, Тилля?
— Да, я, Тилля, и вот ваш перстенек.
На шее на шнурке, у нее висело маленькое медное колечко с зеленым камнем. Тилля хорошо говорила по-русски, и я был для нее барином, едва уговорившим ее присесть за чайный стол. Она рассказала мне, как ее увезли киргизы или узбеки и как до четырнадцати лет она была в страшном рабстве в Бухаре, а из Бухары убежала и попала в Ташкент.
— А не знаешь ли ты, Тилля, где был ваш домик? — спросил я.
— Его там теперь нет. Он стоял на Бухарской дороге. Уж значит хотелось мне видеть мой домик, если я решилась бежать одна, — отвечала она.
— Вот ты помнишь, где стоял твой домик, а я так не помню, откуда я.
Я рассказал ей, зачем еду.
— А по казармам вы ходили? — живо спросила она.
— По казармам? Зачем?
— Да, наверное, солдаты вам расскажут, что они слышали о маленьком сарте, которого взял доктор.
А ведь она права! Мне надо было ходить во все казармы. Через неделю я выезжаю в Верный, а весною начну опять свои поиски.
Как бы мне хотелось, тетя, чтобы вы взяли к себе Тиллю! Она так ходила бы за вами!
Глава XI
БАЛХАШ И КИЗИЛ-КУМ
Камыши. — Лужа. — Киргизы. — Кибитка. — Оспа. — Жажда. — Мертвый город. — Спасение.
