В стране долгой весны - [11]

В соседнем номере поют вполголоса, слышатся затаенно-стыдливые голоса женщин, которые вроде бы и не поют, а мурлыкают в лад.

В длинном, узком коридоре, где то и дело лопаются от холода лампочки и потому всегда сумрачно, уж завязался разговор «по душам». Горячий спор вели двое мужчин из-за какой-то женщины, которую они знали и которая — о эти женщины! — отвечала взаимностью и тому и другому.

Радио в номере говорит довольно громко, но даже оно не в силах заглушить всего шума.

Агапову — инженеру строительно-монтажного управления, часто приходится бывать в командировках, и к неустроенной, шумной жизни в маленьких северных гостиницах он привык.

В коридоре послышались тяжелые шаги. Разговор «по душам» сразу стих. Гулкий, точно выстрел в горах, звон покатившейся по полу пустой бутылки заставил Агапова вздрогнуть.

— Будь ты не ладна — ох я и напужалась! — произносит густой женский голос. — Только вечер начался, а бутылки уж по всей гостинице разбросаны. Ох, люди! Вы чего тут стоите?! Стоят и стоят, а потом бутылки после них всюду валяются.

— Не шуми, Матвеевна, дай по душам поговорить, — отвечает гнусаво мужской голос.

— Это ты, Ковалев? Господи, опять по душам говорит. Ты уж еле на ногах держишься. Столько денег пропил, что сосчитать — не сосчитаешь. Месяц живешь у нас, а трезвым я тебя не видела.

— Матвеевна, не шебарши. Дела всякие закончил — уезжаю на прииск.

— Быстрей бы, спокойнее будет.

Шаги приблизились к номеру Агапова, раздался настойчивый стук. Агапов приподнялся, свесил ноги с кровати и крикнул:

— Войдите…

В дверь протиснулась совершенно одинаковая в ширину и в высоту дежурная гостиницы Анна Матвеевна.

— Роман Викторович, простите за беспокойство, звонил ваш сосед, архитектор, и просил подождать его. Он через часик будет, — как-то неестественно угодливо сказала она.

— Я подожду, я, собственно, никуда не собираюсь.

Внезапная перемена в голосе дежурной рассмешила инженера. Он еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Во-оо… распелись-то! Вы уж простите за всякое такое… Скоро достроят новую гостиницу с удобствами, такого беспорядка не будет.

Женщина попятилась, вышла из номера и в коридоре опять командирским тоном прогромыхала:

— Вы мне тут без шума! Инженеру работать мешаете! — Затем она стала отчитывать поющих в соседнем номере.

Агапов уткнулся в подушку и захохотал.

Номер тускло освещала старомодная настольная лампа с большим стеклянным грибом-абажуром. Такие лампы редко теперь увидишь. Они сохранились в кое-каких провинциальных гостиницах и в благопристойных малодетных домах, где вещи переживают людей, где время будто не течет, не движется, привязанное крепко-накрепко к старым, дорогим вещам. Агапов любил старые вещи. Они несли покой и величавость, и, глядя на них, он всегда думал, что в суетном мире они являются островами веры в то, что не все проходит в человеческой жизни. Конечно, вещи не ординарные, а являющие собой искусство.

Золотаев пришел не через час — раньше. Высокий, лет тридцати пяти, со светлыми, слегка вьющимися длинными волосами, с небольшой родинкой на щеке, которая делала его красивое лицо похожим на женское, архитектор с четырьмя бутылками шампанского остановился посреди номера и, улыбаясь, весело сказал:

— Вставай, Роман Викторович! Хватит валяться, человек и так полжизни проводит в постели, в праздники надо от всей души веселиться. На улице повалил снег и такая теплынь… А у меня радость. Поздравь!.. — Золотаев поставил шампанское на стол, снял пальто с серым каракулевым воротником, заглянул в зеркало, висевшее на стене, поправил волосы, галстук, подошел к Агапову и протянул ему руку: — Утвердили проект, — в будущем году начнем строить кафе-оранжерею. Потом у меня свидание с девочкой. Как она мила, как сконструирована и выписана!

Золотаев был нахально красив, самодоволен и чрезмерно любим собою.

— Поздравляю! — без энтузиазма пожимая руку архитектора, ответил Агапов.

— Нет, я все-таки доволен собой! — продолжал Золотаев, срывая блестящую фольгу с бутылки. — Протолкнул такое дело! Ты знаешь, в архитектуре меня не привлекают кибернетические города Шеффера, его космические центры отдыха. По-моему, они холодны, вычурны, далеки от нас. Но я поддерживаю его идею: человеку необходимо создавать такие условия отдыха, чтобы как рукой снималась естественная усталость после рабочего дня. Надвигается так называемая эра отдыха — результат технического прогресса. Житуха будет!.. Ах!.. Мое детище — попытка в наших северных условиях решить вопрос спасения человека от угнетающего воздействия белого безмолвия. Представь себе, после работы на холоде ты приходишь с друзьями отдыхать в сад, где цветы, буйная зелень, поют птицы, а за окном голая тундра, холод, пурга. Волшебство?! Черт! Она удивительна!

— Кто она? — не понял Агапов.

Золотаев не ответил, открыл бутылку и стал наливать пенящуюся золотистую жидкость в стакан. Легкий капроновый дымок струился из горлышка, белая шапка пены, стремительно вырастая, лопнула, поплыла из стакана на скатерть и образовала продолговатое, в виде кляксы, пятно.

— Я люблю женщин, — Золотаев брызнул белизной ровных, красивых зубов. — Увидел Ольгу — и все, думаю, что такую богиню упустить грешно. Как тень потом не мог от нее оторваться. Я, как библейский Давид, лучшим лекарством считаю дыхание молодых девушек, от которых излучается, как он говорил, «живительная сила во всей ее чистоте». Как тут не соблазниться?!