В сторону Слуцкого. Восемь подаренных книг - [12]
А Коктебель был место не только людное, но отборно людное. Кого только не прибивало к его благодатному (тогда) берегу. Я был допущен в круг его постоянных обитателей, старожилов и приезжавших на сезон, и дух некой вольницы, не без снобистского фрондерства, пронизывал каждый уголок этого славного места. Все быстро знакомились со всеми, завязывались дружеские и деловые связи, вспыхивали курортные романы, перераставшие иногда в браки, а Б.А. был очень опытным сватом, чем гордился. Именно там он познакомил меня с Ириной Поволоцкой, Ирой, ставшей потом моей женой.
А проделывал он это оригинальным манером. Будучи сам не знаком с выбранным объектом обольщения, он подходил к нему с каким-нибудь бесхозным ребенком и вовлекал в разговор на тему воспитания (вот, мол, оставляют без присмотра), после чего представлял якобы случайно появившегося знакомого и через минуту-другую, извинившись, отходил, предоставив дело случаю. Так он познакомил на пляже моего товарища Камила Икрамова с его будущей женой Олей. Так познакомил и меня с Ирой, правда, на этот раз они разыграли представление вместе с Таней. А увидев, что я не просто увлекся, а влюбился по уши, не на шутку встревожился и, когда мы уезжали на одной машине в аэропорт, а Ира с дочкой еще оставались на двенадцать дней у моря, он, пресекая мои судорожные усилия открыть дверцу или окно машины и выкрикнуть слова прощания, приказал шоферу прибавить скорость (это в парке-то) — «опаздываем!». Семья для него была превыше всего.
Вообще-то об этом месте и его героях можно и нужно рассказывать не в двух словах, но мы будем грести дальше, в сторону Слуцкого. Скажу только, что еще две весны мы встретим там вместе, всего две весны, но их трудно забыть. Б.А., как всегда, много работал, гудел ритмическим гулом, отпускал для развлечения приморской публики свои шуточки, присыпанные аттической солью. Таня держала спину и улыбалась, но я уже знал, чего ей это стоит. За общим столом, кроме нас, сидела, как всегда, Галя Евтушенко, иногда прилетал и Евгений Александрович, Женя, и мы сидели уже впятером.
Я не помню, чтобы Б.А. как-то отмечал свои дни рождения (7 мая), но в День Победы я видел его всегда в номере Каплера и Друниной, на торцевой лоджии второго этажа, обращенной к Сюрю-Кая — там они сидели дотемна, им было что вспомнить. Юля похоронит Алексея Яковлевича в Старом Крыму, а сама, уже в новые времена, узнав о распаде СССР, закроется в легковушке, включит мотор и задохнется от выхлопных газов. Из нее помню четыре строки: «Я только раз видала рукопашный, / Раз наяву. И тысячу — во сне. / Кто говорит, что на войне не страшно, / Тот ничего не знает о войне».
Кстати, когда 9 мая некоторые ветераны выходили с орденскими колодками на груди, Слуцкий о каждом мог с одного взгляда рассказать его военную биографию, где воевал, за что получил орден или медаль. Об одном, помню, сказал резко: «Такой набор лучше не выставлять. Стыдно». Как не вспомнить: «Ордена теперь никто не носит. Планки носят только дураки. И они, наверно, скоро бросят, Сберегая пиджаки».
Летом Слуцкие в городе не жили, снимали дачу где-то под Петровом-Дальним, если не ошибаюсь, много раз приглашали, но я так и не собрался: без машины, на перекладных — дело неподъемное. Выручали подмосковные дома творчества, там мы несколько раз пересеклись. Были еще и Дубулты под Ригой, но туда я старался выбраться под Новый год или сразу после, а они предпочитали зимой Малеевку, там и медицина поближе.
Зимой 77-го я взял путевку в Дубулты на два месяца, в феврале пришла весть о смерти Тани. Она умерла в Малеевке. Мы пошли с Окуджавой на почту и дали телеграмму. На большее нас не хватило.
Вернувшись в Москву, я позвонил Б.А., но трубки никто не снял. Несколько дней пытался дозвониться — то же самое: коммутатор, потом долгие гудки. Где-то в апреле-мае он позвонил сам: «Приезжайте!» — и повесил трубку. Как приказ. Было часов 5 дня. Я взял такси и поехал на Балтийский.
Он молча открыл дверь (как выглядел — не помню), провел в комнату, показал на письменный стол с включенной лампой и пачкой машинописи и, не предложив ни стакана чая, ничего, опять тоном приказа: «Прочтите» — и вышел из комнаты.
Пачка была немалая, я не умею читать быстро, а стихи читаю еще медленнее и не один раз, чтобы понять и оценить, так что не знаю, сколько прошло времени. Когда я кончил читать и пытался собраться с мыслями, услышал над собой голос: «Не надо ничего говорить». Да я, наверно, и не мог бы ничего сказать. Это был Слуцкий, он, но это был другой Слуцкий: сгоревшие нервы. И дело даже не в этом. Теперь я испугался за него самого. Не помню, как вышел, как и на чем добрался до дома…
А потом он стал вне досягаемости: на звонки не отвечал, нигде не появлялся. Его видели иногда в поликлинике Литфонда, и он был, говорили, не похож на себя: то покажет язык, гримасничая (может быть, тик?), то пройдет, как тень, мимо знакомых, не здороваясь или не узнавая. И, тем не менее, появлялись его публикации новых старых стихов, а также короткие рецензии и интервью (об одном я уже упоминал), они-то были свежие. Несколько раз он звонил, но меня не заставал, а на звонки не отзывался. А потом заболел всерьез и оказался в Первой градской, в психосоматическом отделении.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Юродивая Ксения. Ее стихи мудры и прекрасны, а судьба — тяжелейшая, как и у большинства поэтов. Ксения НЕКРАСОВА — одно из самых тихих имен в поэзии ХХ века. Уникальное явление в русской лирике — диковинное, одинокое, не вмещающееся ни в какие рамки и не укладывающееся в литературные термины. Ее верлибры близки наивной живописи.
То, что теперь называется офисом, раньше именовалось конторой. Но нравы бюрократического организма те же: интриги, борьба за место под солнцем и т. д. Но поскольку современный офис имеет еще в своем генезисе банду, борьба эта острее и жесттче. В рассказе Александра Кабакова “Мне отмщение” некий N замышляет и до мелочей разрабатывает убийство бывшего друга и шефа, чье расположение потерял, некого Х и в последний момент передает свое намерение Всевышнему.“Рассказы из цикла “Семья Баяндур”” Розы Хуснутдиновой посвящены памяти известной переводчицы и правозащитницы Анаит Баяндур и повествуют о жизни армянской интеллигенции в постсоветские годы.Рассказ живущей в Америке Сандры Ливайн “Эплвуд, Нью-Джерси.
Федор Федорович Буленбейцер, герой романа Георгия Давыдова «Крысолов», посвятил жизнь истреблению этих мерзких грызунов, воплощенных, в его глазах, в облике большевиков: «Особенно он ценил „Крысиный альбом“. … На каждой странице альбома — фотография большевистского вождя и рядом же — как отражение — фотография крысы. Все они тут — пойманы и распределены по подвидам. Ленин в гробу средь венков — и издохшая крыса со сплющенной головой». Его друг и антипод Илья Полежаев, напротив, работает над идеей человеческого долгожития, а в идеале — бессмертия.