В стиле «фьюжн» - [30]

Павленко подналег на люк снизу, но он не поддался — очевидно, беглец стоял на крышке. А вдвоем приложиться здесь было невозможно.

— Послушай! — тяжело дыша, окликнул Федора следователь. — Ты совершаешь непоправимую ошибку. Это только осложнит твое положение!

— Я не крал танцовщиц! — донесся сверху приглушенный, полный отчаяния голос.

— Возможно. Но после твоего побега убедить в этом любой суд будет в сто раз тяжелее! Клянусь, мы во всем разберемся объективно!

— Нет, я вам не верю! Вы все свалите на меня!

— Даю тебе слово!

На какое-то время возникла тишина, и милиционеры обнадеживающе переглянулись. Их доводы вроде бы достигли цели. Но тут сверху что-то грохнуло, посыпалась штукатурка, из щелей дунуло пылью, а потом послышался топот убегавших ног.

Павленко попытался еще раз надавить на люк плечом, но он опять не поддался.

— Завалил чем-то тяжелым! — понял майор. — Нельзя дать ему уйти через другие подъезды! — и скомандовал оперативникам: — Ты — остаешься здесь, а ты — за мной!

Несмотря на впалую грудь, следователь был в неплохой форме. На то, чтобы сбежать вниз и выскочить на улицу, у него ушло не более двадцати секунд.

Подъездов оказалось четыре. Проверить их все одновременно было невозможно. Тогда Павленко приказал сопровождавшему его сотруднику контролировать выходы, а сам побежал в соседний подъезд.

На последнем этаже здесь тоже имелась лестница на чердак и такой же люк. Только замок был повнушительнее. Во всяком случае, на удары плечом он не поддался.

Делать было нечего: достав пистолет, следователь всадил пулю в замок, предварительно прикрыв глаза ладонью. Грохот выстрела в тесном пространстве оглушил его, в нос ударил запах горелого пороха, а в макушке он ощутил резкую боль — кусок отлетевшей дужки рассек ему кожу. Однако это были пустяки. Главное, что теперь путь был свободен.

Павленко откинул люк и взобрался на чердак. Здесь было сумрачно и очень пыльно. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться. Беглеца нигде не было видно, но в дальнем углу через распахнутое чердачное окно в это темное царство вливался веселый столб солнечного света.

Добежав туда и выбравшись на крышу, следователь сразу понял, что Чернова они упустили. На другую сторону дома спускалась пожарная лестница. А за домом шли какие-то гаражи и дальше — подъездные железнодорожные пути к хорошо просматривавшемуся отсюда Рижскому вокзалу. Спрятаться в таком месте было проще простого. Можно было, конечно, попытаться блокировать район, но пока приехало бы оцепление, пока людей проинструктировали и расставили по местам, сбежавший дизайнер успел бы уехать в другой конец города.

Поэтому Павленко лишь устало присел на крышу. Рана на голове у него саднила, но еще сильнее болела душа. За пятнадцать лет службы он так и не привык к тому, что приличные на вид люди бывают отъявленными мерзавцами.

Глава 12

Зря майор Павленко, рассевшись на ржавой крыше и наблюдая, как после долгой дороги поезда устало подтягиваются к Рижскому вокзалу, давал себе клятву, что не пожалеет ни сил, ни даже своей крови, чтобы поймать оборотня-дизайнера. Чернов действительно не знал, каким образом деревянная подставка от одной из пропавших бронзовых статуэток оказалась в его стеллаже за книгами. Это была самая невероятная загадка, с которой он когда-либо сталкивался в своей жизни. Пожалуй, Федор удивился бы меньше, если бы встретил на улице снежного человека, прогуливающегося под ручку с инопланетянином. Или вдруг ему сказали бы, что его мать приходится английской королеве сестрой и родня прислала приглашение провести выходные в Букингемском дворце.

Чернов не просто удивился находке. Едва он увидел эту покрытую темным лаком дощечку, как сразу понял, что погиб! Погиб окончательно и бесповоротно. Все складывалось самым неблагоприятным образом: у него не имелось алиби на время ограбления, он знал, что хранится в доме Кисина и сколько это стоит, именно по его инициативе туда привезли главное орудие преступления и, наконец, эта кошмарная улика! Теперь можно было отчаянно бить себя в грудь, клясться на Библии, пригоршнями есть землю — все равно ни один человек уже не поверил бы в его невиновность.

Но самое ужасное заключалось в том, что с этого момента никто бы и не стал искать танцовщиц, во всяком случае, по-настоящему. А только они способны были снять с Федора ужасные обвинения. Изводя допросами, вернуть статуэтки требовали бы от него, а он физически не мог бы это сделать. Получался замкнутый круг, вне которого оказывались истинные организаторы и исполнители преступления.

Естественно, на то, чтобы просчитать все детально, у Чернова не было времени. Понимание ужасной перспективы вошло в него где-то на уровне подсознания. Это было похоже на ослепительную вспышку света: он ясно представил, как сидит в тюрьме за преступление, которое не совершал, и каждый день испытывает колоссальные душевные муки, причем не только от окружающей обстановки, но больше — от неспособности повлиять на ситуацию, восстановить справедливость.

И побег Чернова тоже был абсолютно спонтанным, а не являлся следствием четко продуманного плана. Он вышел на лестничную площадку и здесь что-то щелкнуло в его голове, замкнуло какой-то контакт. Еще не осознав, что он будет делать дальше, Федор уже бежал по лестнице, стараясь оторваться от преследователей.