В степях Зауралья - [51]

— Лупан жив?

— Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.

— Устинья? — Поликарп подался вперед.

— Замуж, говорят, вышла. — Сила отвел глаза в сторону.

— За кого?

— За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйском?

Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руку за спину, остановился перед отцом.

— Весточка, — криво усмехнулся он, — нечего сказать, веселая…

Старый вахмистр исподлобья посмотрел на сына.

— На кой она тебе ляд сдалась? Что, не найдешь лучше, что ли? В Прорывной я тебе девку приглядел, дочь старшего урядника Солдатенкова Абрама. Хозяйство не малое, сыновей нет и из себя статна! Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила, — кивнул он головой на маленькую горенку.

Утром Сила сказал сыну:

— Забыл тебе вчера сказать. Наши-то управители отдали спорные покосы донковцам. После петровки ездил туда, глядел: стогов двадцать поставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога-то стоят друг от друга близко. В этих Донках товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им… — старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.

Тот понимающе кивнул головой:

— Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Не забудь в походные манерки керосина налить да выбери спички получше. Саврасого еще не отобрали? — спросил Поликарп.

— Отстоял.

— А каурого?

— В конюшне.

— Ну, я пойду на поклон к товарищам, — с кривой усмешкой произнес Поликарп, торопливо допил чай и вышел из дома.

Лето стояло неурожайное. Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры и пшеница, не успев набрать колос, захирела на корню. Пробившись с трудом через толстую корку земли, поникли овса́, опаленные жаром. Стебель ржи был тонкий. Тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам, вблизи озер и болот.

В Зауралье начинался голод.

В одну из темных ночей из Зверинской станицы выехали двое верховых, миновав мост, углубились в степь по направлению Донков.

Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена.

Осенью, в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец, велик ростом, одетый в белый саван. Становилось жутко, когда по пустынной сельской улице медленно двигался облитый лунным светом мертвец, он, казалось, тихо плыл по воздуху. Весть о пепелинском мертвеце достигла и Марамыша. Григорий Иванович вызвал Осокина.

— Церковь в Пепелино долго служила очагом контрреволюции и по требованию трудящихся была закрыта. Но враги не унимаются. Надо поймать пепелинского мертвеца. Сказка о белом саване — дело их рук. Кого думаешь послать?

— Двух милиционеров. Ребята смелые, чертей не боятся!

— Не годится, — выслушав Федота, решительно заявил Русаков: — Как только появятся твои милиционеры, человек в белом саване исчезнет. Он не глуп. Ваша задача — поймать врага, разоблачить его проделки перед народом. Дело в том, что кулаки настаивают на открытии церкви в Пепелино. Для агитации и пустили миф, что человек без покаяния, без церковного обряда перед смертью не найдет «покоя» в земле.

— Советую послать Герасима, он у тебя работает?

— Да, конюхом.

— Поговори с ним. Он опытный разведчик. В помощь дай двух переодетых милиционеров.

На следующий день Осокин вызвал к себе кривого Ераско.

— Слышал, Герасим, о пепелинском мертвеце?

— Бает народ…

— Ну так вот, чтобы через три дня этот мертвец был здесь, в милиции. Понял?

— Отчего не понять, понял, — обидчиво произнес Ераско и, переступив с ноги на ногу, спросил: — А помощь будет?

— Пошлю с тобой двух милиционеров.

Ераско вышел от начальника, уселся возле конюшни и пробормотал:

— Исшо новая должность: мертвецов ловить. Так, кажись, работаю справно. Но, стало быть, без меня не обойтись! А загробного мужичка поймать надо. Спрошу, не слыхал ли он про покойную куму Федосью, ласковая была бабка. — Ераско зажмурил единственный глаз: — Не поминает ли она меня там?

В Пепелино Ераско пришел под вечер и, попросившись на ночлег к пожилой крестьянке Анне Полухиной, положил котомку под лавку и скромно уселся у порога. Словоохотливая хозяйка стала рассказывать сельские новости.

— Мертвец появился да страшный такой! Народ говорит — не к добру! Я на ночь окна ставнями запираю, до утра не сплю! Вдруг постучится…

— Где он бродит? — как бы невзначай спросил Ераско.

— По нижним улицам. А выходит, говорят, из Наймушинского переулка, что к озеру идет, там камыши. Кладбище-то у нас на той стороне озера, в обход — версты две будет.

— Значит, напрямик идет, по воде?

— По воде, милый, по воде, — закивала головой Анна. — По воде и по воздуху.

— Ишь ты, — покачал головой удивленный Ераско.

— Прошлой ночью встретил его на улице старик Елисей, так и упал, едва отходили.

Настала ночь. Спавший в сенях нищий, сунув за пазуху револьвер, незаметно выскользнул через двор и, перевалившись через плетень, зашагал к нижним улицам.

Всходила луна. Спрятавшись за углом дома Ераско ждал таинственного мертвеца.

Село казалось притихшим, точно в ожидании опасности. Через улицу пробежала кошка, забравшись на угол дома, посмотрела зелеными глазами на Ераско. На одной из улиц показалась высокая фигура, закутанная в белую простыню. Ераско, казалось, врос в стену. Мертвец шел медленно, вытянув вперед руки. Сидевшая на углу кошка, жалобно мяукнув, метнулась на землю и стремительно унеслась. Стало жутко. Мертвец приближался. До слуха бобыля донесся замогильный голос: