В стенах города. Пять феррарских историй - [6]
Окоченевшая телом и душой, она молча шла рядом с ним.
Однако чуть позже, как только они оказывались в темноте, в людном и дымном зале кинотеатра «Диана», сидя рядом с Давидом и устремив глаза на экран, она чувствовала, как спадает напряжение. В фильмах нередко показывали истории любви, похожие, как ей казалось, на ту, героиней которой она продолжала, несмотря ни на что, себя воображать. В такие моменты она не только смотрела в сторону Давида (в полутьме, перерезанной посередине голубым лучом из проектора, она различала его длинную худую шею с выступающим большим кадыком как раз над узлом галстука, его недовольный профиль, всегда как будто полусонное выражение лица, его набриолиненные темные волосы, слегка вьющиеся на висках), она искала его руку, порывисто сжимала ее. А Давид? Всегда охотно отвечавший на ее взгляд, на пожатие, он казался спокойным даже в хорошем настроении. Но никогда нельзя было доверяться этому впечатлению. В самом деле, позволив ей подержать свою руку некоторое время, он вдруг резко ее вырывал, резко отстранялся или же, если раньше еще не снял пальто, вскакивал, чтобы сбросить его. «Какая жара! — слышала она его пыхтение. — Дышать нечем!»
Испуганная, она не настаивала. Поспешно снова обращала взгляд на экран, и вот уже Давид был там, посреди серого светящегося прямоугольника, он зажигал сигарету руками в перчатках, танцевал в смокинге, смотрел в глаза прекрасным, шикарным женщинам, прижимал их к груди, долго целовал их губы… Фильм увлекал ее до такой степени, что потом, когда он кончался и они оказывались опять на свежем воздухе, если Давид, осторожно взяв ее под руку, предлагал неожиданно нежным голосом проводить ее до дома той же дорогой, то всякий раз, словно пробудившись от какого-то сна, она резко вздрагивала.
— Ну, путь удлинится немного! — настаивал Давид.
— Уже поздно, мама ждет меня к полуночи, — пыталась возразить она. — И потом, холодно, там везде сыро…
Насколько было бы лучше, думала она между тем, если бы они вернулись короткой дорогой через центр! В таком тумане (за эти два часа туман становился настолько плотным, что желтые пятна фонарей были почти не видны) никто, это уж точно, не мог бы их заметить; даже если бы они прошли по Листоне[3], даже если бы двигались по проспекту Джовекка. Они бы шли не спеша по тротуарам, скользким от влажности, различая в тумане губы и брови друг друга с теплыми капельками, прижимаясь друг к другу, как настоящие, правильные влюбленные, и — даст Бог — разговаривали бы, особенно Давид. О чем бы он говорил? Может быть, он говорил бы о фильме (ну и пижон этот актеришка в главной роли, да и партнерша его — настоящая гусыня!) или же о себе, о своей учебе, о своих планах на будущее… Под конец, прежде чем расстаться, они могли бы зайти в какое-нибудь кафе: какое-нибудь из тех, что возле Сарачено или на улице Борго-ди-Сотто. Сели бы в уголке, Давид заказал бы две рюмки ликера. И тогда, в тепле, охватившем ее от аниса и от мыслей о скором сне, она бы хоть раз почувствовала себя если не счастливой, то, во всяком случае, в согласии с собой и с жизнью.
И однако же она уступала.
И сразу же, пока они удалялись в направлении городских стен от компаний парней, курящих и болтающих во весь голос о спорте и о всяком таком перед распахнутыми стеклянными дверями кинотеатра или поедающих каштаны, купленные за несколько чентезимо у старухи в черном платке, обрезанных шерстяных перчатках и серой юбке, вечно стоящей там, сгорбившись над своей жаровней, — сразу же раздавались свистки, крики, издевательское цыканье, ругательства. Ускорить шаг не помогало. Казалось, расстояние делает крики только более пронзительными. Они преследовали ее. Они были как холодные, влажные, мерзкие руки, пытающиеся схватить, пощупать ее под одеждой.
В первом же темном месте, на первой лужайке, он валил ее на траву. Упираясь подбородком в его плечо, не смыкая век, она позволяла всему идти своим чередом.
Потом она поднималась первой. И если в какой-то момент ее охватывало неожиданное желание отбиваться, кусаться, сделать ему больно (Давид никогда не сопротивлялся этому: сразу расслабив длинную спину, он опускался на нее всем своим весом), то вот уже эта злость, эта ярость, заставлявшая ее отталкивать его от себя, уступала место ощущению страшной тоски и страха. Каким далеким он кажется сейчас! — думала она про себя, пытаясь поднять его, поправляя и отряхивая его пальто. Насколько же ему ничего сейчас не важно! И однако же, добавляла она, стоит ли обвинять в этом его? Разве она не способна была предвидеть сама, чем закончится вечер? С того момента, когда они встречались у ворот ее дома и почти без слов приветствия быстро направлялись в сторону городских стен, — всякий раз все было легко предсказуемо.
Они двигались дальше.
Она хорошо чувствовала и понимала: холодный, рассеянный, что бы он ей сейчас ни сказал, все это могло только ранить ее. И все-таки она его провоцировала.
Например, она спрашивала:
— Как зовут твою маму?
И поскольку Давид молчал, отвечала за него.
— Тереза, — произносила она по слогам.
Разве не смешно, что она задает ему такие бессмысленные вопросы и что потом она же, по слогам, как школьница на уроке чтения, сама себе отвечает?
В романе «Сад Финци-Конти» перед читателем разворачиваются события жизни юноши и девушки, встретившихся в неподходящем месте и в неподходящее время и разлученных необратимым жестоким ходом истории. Это необыкновенный роман о любви — любви автора к голосу, улыбке, тени, впечатлению, которые могут существовать только в мире грез, могут являться человеку только в юности. Однако в романе этот голос, эта улыбка, эта тень имеют имя: Миколь Финци-Конти. Волшебный мир детских чувств и увлечений, тревожная, полная сомнений юность, ощущение безысходности, отсутствия будущего, предчувствие ужасной судьбы — все это в центре внимания автора романа.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.