В СССР инвалидов нет!.. - [45]

— А! — ответил я «понимающе», — как же, к нему едем!

На лице Маликова выразилось удовлетворение от удачно сыгранной им роли.

— К Мюльбергу… — добавил я после небольшой паузы.

Лицо Маликова приняло разочарованный вид.

— Да нет, не к нему, а к этому, ну, как его, ну!.. — ждал он моего ответа. — К Любарскому, да?!..

— Извините, — еще больше разочаровал я Маликова, — барского я почти не знаю, даже не видел никогда, как же я к нему поеду?

…19 октября 1982 года мы приехали в пограничный город Чоп. В 9 часов утра подъехали к контрольному посту, граничащему с Венгрией. Спросили одного из пограничников, стоящего у шлагбаума, как долго займет вся процедура переезда через границу. «Да как обычно, минут пятнадцать, не больше», — ответил тот и показал нам куда мы должны подъехать для осмотра машины и проверки документов. Подъезжаю к смотровой яме, рядом с которой стол длиной метров в двадцать. Выходит служащий таможни, осматривает наши выездные документы, уходит. Минут через 15 нам предлагают подъехать к другой смотровой яме, с обратной стороны здания, где проверяют грузовые автомашины. Предлагают вынуть из машины все вещи и занести в специальную комнату для осмотра. Молча выполняем все указания таможенников, при этом переносить вещи нам помогает какой-то простой рабочий. «За что это вас так?.. — не удержался он. — Первый раз вижу, чтобы так проверяли!». Затем нам предлагают каждому по отдельности, в том числе детям, пройти в небольшую комнату для личного осмотра. Там уже проверяют все, вплоть до нижнего белья, которое заставляют снимать тоже… Всей процедурой обыска, как потом выяснилось, руководил сам начальник таможни Глеба и специально приехавший для этого из Москвы сотрудник КГБ.

Пока таможенники осматривают наши вещи, куда-то предлагают пройти жене «для беседы»… «Потом поговорят с Вами», — сказали мне. Оказывается, как и Маликов, приехавший из Москвы гебешник тоже захотел сказать нам «последнее напутственное слово» — не клеветать на Западе. Правда, меня к нему так потом и не вызывали…

Вскоре приступили к обыску машины. Московский гебешник предупредил жену: «Если везете что-нибудь из антисоветской литературы, отдайте сразу, иначе все равно найдем… двери с машины снимем, а найдем!». И действительно, машину осматривали особенно тщательно: снимали колпаки с колес, отворачивали фары и подфарники, что-то засовывали в бензобак, специальным прибором просвечивали запасное колесо, жестяные банки с автолом и т. д. Обыск длился до половины пятого вечера. В итоге у нас отобрали 252 фотографии моих друзей, знакомых, правозащитников. Не отдали пенсионную книжку («не положено»), а о газете «За коммунизм», в которой была напечатана обо мне статья «Что же вы хотите, Фефёлов?» Глеба сказал: «Зачем она Вам, если Вы ее уже читали? Больше она Вам не понадобится…». Когда обыск был закончен и составлен протокол об изъятых у нас документах, было уже около 5-ти часов вечера. Вся таможня, и даже сам Глеба, вышли нас проводить перед тем, как мы на «Запорожце» переедем советско-венгерскую границу (не вышел только московский гебист): «Вы уж, Валерий Андреевич, напишите нам, как устроитесь на Западе, — а может быть еще и вернетесь!?»

Я не буду останавливаться на том, как мы проезжали Венгрию. Чувствовалось, что это уже другая страна, другой мир. Один раз только встретился нам военный грузовик с советскими солдатами, где-то в районе Дебрецена. Хотелось бы сказать еще только о пограничном пункте на австро-венгерской границе, где нам пришлось ждать еще около 2-х часов, прежде чем нас пропустили в Австрию. Особенно запомнился металлический шлагбаум в диаметре не меньше метра, который нам открыли… И, вот она, Австрия. Только здесь я почувствовал, что уже недосягаем для всяких провокаций, которых невольно ждал на всем пути от Юрьева-Польского…

Уже здесь, на Западе, мне стало известно, что после нашего выезда из СССР в г. Юрьеве-Польском стали распространяться слухи, будто я «погиб в автомобильной катастрофе». Затем стали говорить, что я просто «умер, а жена пошла по миру». Как недавно мне сообщили, меня уже давно там «похоронили». Уже официальные лица не стесняясь распространяют такой слух, будто меня «уже давно нет в живых». Мне хорошо понятно желание властей г. Юрьева-Польского и КГБ меня «похоронить». Почему бы это и не сделать в назидание всем жителям города? Рассказывают же советские пропагандисты, что якобы на Западе люди умирают от нищеты (от голода, холода и т. д.), тогда как СССР — самая счастливая страна в мире.

А вот и еще одна, с одной стороны, очень трагичная весть. В июне 1983 года в психбольницу был помещен мой знакомый, инвалид, Василий Первушин из г. Новосибирска.

Во время следствия над ним, прокурор сказал родным В. Первушина:

«Первушин хороший, но глубоко больной человек, попал под влияние уголовной Инициативной Группы, якобы защищающей права инвалидов. Одного из них мы уже посадили в психбольницу, а другой — сбежал за границу». Интересно, как прокурор г. Новосибирска представил себе инвалида на коляске, пересекающего советскую границу, которая, как утверждает советская пропаганда, «самая надежная в мире!».