... В среду на будущей неделе - [13]

Где-то там, может быть, под той тучкой, — твердая земля. Так дорога́ вдруг стала она Павлику сейчас, когда вокруг него — шуршащие солоноватые сумерки и вода, вода без конца и края. Недаром дядя Егор говорил: «Если ты настоящий моряк, не можешь, любя море, не мечтать о береге». Но вспомнились и другие его слова: для настоящего моряка стоянка в порту не Что иное, как нудное времяпрепровождение, гнетущее безделье. Сердце, наполненное ветром, рвется на простор!

Задумавшись, Павлик не заметил, как кто-то остановился позади него. Это был Митрофан Ильич. Старый рыбак не хотел мешать, он понимал состояние мальчугана. Однако Павлик скоро почувствовал присутствие человека.

— Помешал? — тихо спросил Митрофан Ильич.

— Нет, что вы!

— О береге затосковал, Павлуша?

— Да… с непривычки. Но я скоро привыкну, вот посмотрите! — добавил Павлик, спохватясь. — Я… Мне… Знаете, мне эта бунация не нравится.

— Чего-чего?

— Бунация, — повторил тихо Павлик и запоздало подумал: «Зря я ляпнул про бунацию. Митрофан Ильич, кажется, этого слова не знает, а рыбак ведь. Игорь, наверно, подшутил надо мной».

Старый рыбак заглянул Павлику в лицо.

— Ты не тушуйся, — добродушно сказал кок. Правильно, есть у нас такое словечко — бунация. И к этой погоде оно впопад. Так почему тебе бунация не по душе? Никакой тебе качки, тихо, приятно…

— В сон клонит, — вяло потянулся Павлик.

— А ты иди и спи.

— Я не то хотел сказать. От этой тишины как-то, знаете… Вот если бы шторм! — вдруг выпалил он.

— Хм. Шторм… Это еще успеется.

— Как успеется? На этом море, говорят, летом шторма не бывает.

— Бывает, — заверил Митрофан Ильич. — Реже, чем зимой или осенью, но бывает.

— Эх, меня бы застал! — мечтательно произнес Павлик.

— Не приведи-помилуй! — замахал руками Митрофан Ильич. — Ты не знаешь, что это такое. Все нутро наизнанку воротит. В голове гул, как в котле.

— Неужели вы не привыкли? Столько лет на море, — разочарованно произнес Павлик.

— Я не о себе беспокоюсь. Я привыкший. Мои внутренности уже устоялись. Угу. А тебе не дай бог в крутоверти очутиться!

— Не-ет, дедушка! — возразил Павлик. — Я очень хочу! Очень! А знаете, почему? Вот я с вами буду рыбу ловить, плавать. Так по тихому морю любой поплывет. Что тут такого? Как в автобусе по асфальту. Еще хуже — не трясет, не качает…

— Хм.

— А что, не так? Точно! — убежденно воскликнул Павлик и продолжал: — Конечно, не плохо, что я настоящую морскую путину увижу. Еще никому из наших ребят не было такого счастья. Хотя нет, — признался Павлик, — там у нас один Тарас появился, с Байкала он, этот Тарас… У него отец рыбак. Ох и чудес он нам нарассказал! Знаете, как все Тараса слушали?!

— Ну-ну. Продолжай.

— Только он про Байкал рассказывал, про озеро. А я вот с моря вернусь, с настоящего моря. Меня тоже будут расспрашивать: как да что? Ну, про путину я расскажу, об этом и Тарас рассказывал, ну, про морских чаек еще… Может, теплоходы большущие увижу…

— Увидишь, — заверил Митрофан Ильич. — Много их по нашему морю сновает.

— Это не плохо, — согласился Павлик. — Только меня сразу вот о чем спросят: «Ты в открытом море плавал? Плавал. А скажи: как себя во время шторма чувствовал? Как себя вел?». Что я отвечу? Извините, мол, на том море летом штормов не бывает. Кто мне поверит? Засмеют! Море — и вдруг без штормов? А я ведь председатель отряда. Меня ребята уважать перестанут…

— Стоп! — остановил Павлика Митрофан Ильич. — Ишь куда понесло! У тебя, оказывается, хвастливая струнка бренчит. За авторитет беспокоишься. Ради этого и шторм тебе подавай, и всякие страхи… Эге-ге! Все это, Павлуша, словечки, а словечки не конях, далеко не ускачешь. Угу. — Он секунду помолчал и спросил с лукавинкой в голосе: — Ты мне вот что окажи: как по-школьному «я» называется?

— «Я»? — переспросил Павлик недоуменно. — Так и называется — «Я». Буква «я».

— Эге, да я не о том речь веду, — усмехнулся Митрофан Ильич. — Мне и самому ведомо, что «я» — это буква. А как она, эта буква, еще называется? Ну, к показу, есть там у вас глаголы, подставки, предлагательные всяческие…

Павлик едва не расхохотался, но сдержался, чтобы не обидеть старика.

— Вы неправильно выражаетесь, — сказал он. — Подставок в грамматике нет, есть приставки. Это части слов, стоящие перед корнями. Предлагательные — тоже неверно. Прилагательные. При-ла-га-тель-ны-е! — произнес он значительно. — А еще есть существительные, числительные, местоимения… А вам зачем все это? Вы разве русский язык изучаете?

— Ух ты ж, куда хватил! — покачал головой Митрофан Ильич. — С моими мозгами стариковскими — да в грамматику! — Он хитро прищурился. — А ты на мой вопрос так толком и не ответил, вокруг да около крутишься… Про какие штуки ты только что говорил? Еще разок повтори.

Павлик пожал плечами и принялся перечислять:

— Ну, существительные… числительные… местоимения…

— А якоимений нету? — перебил его Митрофан Ильич.

Павлик осекся. Он понял подвох кока.

— Ну, бывают якоимения? — настаивал Митрофан Ильич. — Говори, не стесняйся. Это для пользы дела…

— Нету, — смущенно ответил Павлик.

— То-то и оно! — воскликнул, торжествуя, Митрофан Ильич. — Я это к чему? Ты вот давеча: я бы да я бы! Зачем это? Человека по делам узнают, Павлуша. А то зачастую так случается: на язык — акула, а на деле — захудалый пескарь. Угу. Зря, Павлуша, не надо якоименничать. Пока еще мал, слезай с рысачка яковой масти, а не то он тебя с правильной дороги унесет, на дремучие тропки затащит… Ты меня понимаешь, Павлуша? Я хочу тебе помочь.