В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты - [36]

Когда заседание кончилось, ко мне подошел представитель одного из крупнейших заводов и сказал мне:

«Много лет тому назад я учился в Риге, русского языка я никогда как следует не знал и то, что знал, уже перезабыл. Но скажите, пожалуйста, действительно ли это было или мне показалось, что профессор Ломоносов незадолго до конца заседания произнес по-русски одно из самых ужасных ругательств, которое только можно себе представить».

Я сухо ответил:

«Видно, что Вы совершенно забыли русский язык. Как Вам могло прийти в голову, что представитель правительства во время официального заседания произнесет что-либо подобное? Это же совершенно невозможно!»

Представитель завода весьма смутился и возразил:

«Да, да, конечно, я, действительно, не знаю, как мне это пришло в голову. Это совершенно невозможно, но мне так показалось. Не подлежит сомнению, что я ослышался».

* * *

Ломоносов и Красин были в очень натянутых отношениях из-за крупных заказов на паровозы и других разногласий. Так как и Ломоносов и Красин — оба были самодержцами, то эти разногласия часто приводили к взрывам едва сдерживаемой ненависти. Ломоносову было чрезвычайно тяжело подчиниться Красину в своей кровной сфере, а Красин никогда не упускал случая показывать Ломоносову свою власть.

Ломоносов считал нужным выдавать себя в разговорах со мной за убежденного большевика, хотя и не принадлежал к коммунистической партии; однажды он рассказал мне, что в молодости, во время первой революции 1905 года, он работал активно вместе с Красиным в одной нелегальной революционной организации, а именно в военно-технической секции, в которой подготовлялись террористические акты.

Я по своему собственному опыту знал революционно-политическую среду 1905 г. и поэтому отнесся весьма безразлично к этому сообщению. Я никогда не верил в его безусловную лояльность в отношении советского правительства.

Тем менее у меня было основания принимать всерьез его революционное товарищество с Красиным, ибо однажды он дал мне в своей своеобразной форме следующую характеристику Красина:

«Да, видите ли, Красин, это большой человек! Его дедушка, надо Вам сказать, был просто каторжник, грабил на большой дороге и жил да поживал в Сибири.

Отец его уже был купцом на Нижегородской ярмарке, понимаете ли? Недурно, вероятно, облапошивал своих покупателей.

А он? Он, видите ли, народный комиссар внешней торговли!

Да, большой человек!»

Я, конечно, знал, что все это благородное родоначальное дерево было выдумано Ломоносовым с начала до конца, но вскоре я имел случай убедиться, что Красин о политических взглядах Ломоносова не такого еще мнения.

Я сопровождал Красина 3 марта 1921 г. во время его поездки из Берлина в Ганновер, на пути в Англию. У меня, таким образом, была возможность в продолжении 3 часов без помехи один на один беседовать с Красиным в маленьком купэ вагона. Между прочим, мы коснулись также его отношений с Ломоносовым. Красин решительно заявил, что утверждение Ломоносова, что он совместно с Красиным в 1904-05 г. работал в одной с ним революционной организации, определенно выдумано. Красин никогда не встречал Ломоносова на революционных путях, но зато он знает, что Ломоносов в царское время, в качестве правоверного монархиста и реакционера, сделал хорошую чиновничью карьеру, увенчавшуюся при его способностях видным местом в министерстве путей сообщения и генеральскими эполетами. Он уверен, что Ломоносов не только играл роль реакционера, а на самом деле был черносотенных убеждений и что у него карьера и достижение жизненных благ являются единственным идеалом.

Конечно, Ломоносов способный инженер и, может быть, выдающийся ученый в своей области, но он без всякого сомнения политический авантюрист с непреодолимым стремлением к власти и самым смехотворным тщеславием, который ищет власть там, где он ее находит. «Я не верю в его революционные убеждения», сказал Красин. «Я убежден, что он нас всех продаст, если к этому представится случай, и если цена ему покажется достаточно высокой».

* * *

То, что политическая оценка Красина не взята просто с воздуха, иллюстрируется следующим разговором, который я вел в Берлине с моим коллегой, профессором Влад. Френом, вторым заместителем Ломоносова в железнодорожной миссии и его долголетним сотрудником в министерстве путей сообщения.

Я спросил Френа, всегда ли Ломоносов был так революционно настроен, как теперь. После некоторого размышления Френ ответил:

«Я не знаю, может быть, это и так. Но если действительно он уже в то время был столь убежденным революционером, то он во всяком случае сумел так прекрасно скрывать свой революционный образ мыслей, что и догадаться об этом нельзя было.

Много лет тому назад я должен быть явиться к Ломоносову с официальным докладом. Вы знаете, что у него нельзя опоздать ни на минуту. Я сломя голову бросаюсь из дому и поспеваю как раз во время.

По дороге я вспоминаю, что за несколько дней до того появился новый приказ, согласно которому эполеты на мундирах должны быть изменены и заменены новыми. У меня в те дни как раз не было времени думать о таких пустяках и я не успел купить новые эполеты.