В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты - [35]

Наша поездка в Эссен, которая последовала с согласия фирмы Круппа, предварительно ознакомившейся с докладной запиской и Уставом предполагаемого Общества, должна была быть первой попыткой зондировать почву относительно реальной возможности предполагаемой совместной работы. В нашей поездке, кроме Ломоносова и меня, участвовал еще Г. Р. Шпис и приятель Красина, позднейший советский торгпред в Берлине, инж. В. В. Старков.

Мы остановились в гостинице Круппа в Эссене и явились 21 декабря после обеда в здание Главного Правления фирмы Крупп. В комнате рядом с той, в которой мы ожидали, происходило в это время совещание виднейших представителей германской тяжелой промышленности, в котором принимали участие Гуго Стиннес, Август Тиссен и еще несколько лиц. Мы были приглашены фирмой Крупп на заседание к 5 часам после обеда. С некоторым опозданием в нашу комнату вошел директор Крупповского концерна, д-р Брун, и сообщил нам, к крайнему нашему изумлению, что присутствующие на совещании представители тяжелой промышленности отказываются вступать с нами в данный момент в переговоры по поводу учреждения смешанного русско-германского общества. Он лично этим очень огорчен и попытается переубедить своих коллег, пока же он просит нас еще подождать. Совещание промышленников в соседней комнате продолжалось, и нам пришлось прождать еще целый час.

Через час Брун нам заявил, что после тщательного обсуждения вопроса, представители германской тяжелой промышленности пришли к заключению, что момент для ведения переговоров о смешанном обществе еще не наступил. Брун выразил крайнее сожаление о том, что нас напрасно вызвал в Эссен, и извинился по этому поводу перед Ломоносовым. Брун вместе с тем заявил, что фирма Крупп относится к предполагаемой совместной работе определенно сочувственно, но что мнение его фирмы в этом вопросе прочими представителями германской тяжелой промышленности, к сожалению, не разделяется.

Когда мы в тот же вечер уезжали из Эссена в Берлин, Ломоносов раздраженно сказал мне: «Крупп не разрешает нам уплатить в гостинице по счету, так как мы здесь считаемся его гостьми. Против этого я ничего не могу сделать, но подарков я от него не хочу. Нужно раздать всем служащим в гостинице такие чаевые, чтобы они нашего пребывания во век не забыли. Нужно заплатить им по-царски».

Отрицательный исход Эссенской поездки был для нас всех, в особенности же для Ломоносова, чувствительным ударом.

Это было для него тем более неожиданно, что Ломоносов еще в сентябре 1920 г. посетил завод Круппа в Эссене и объехал главнейшие германские паровозные заводы, где он всюду был встречен с большим уважением.

Я провожал его в этой поездке, и по его просьбе выехал из Эссена в Гамборн для знакомства и создания личного контакта с влиятельнейшим «Капитаном германской индустрии», Августом Тиссен.

10 сентября 1920 г. я встретился в Гамборне с Августом Тиссен, которому в то время уже было свыше 80 лет, и вел с ним в течение двух часов весьма оживленную беседу. Это был чрезвычайно живой человек, который проявлял большой интерес к совместной работе с советской Россией, как в смысле выяснения деловых выгод, которые можно было бы извлечь от советских заказов, так и с точки зрения общеполитической. Его вопросы были ясны и сжаты и очевидно таких же ясных ответов он ждал и от меня.

Тогдашние переговоры с Круппом послужили основанием для позднейшего активного участия, которое приняла германская промышленность и германская торговля в хозяйственном строительстве советской России.

* * *

У Ломоносова была ужасная привычка — не исчезнувшая в России еще поныне, даже у людей самого лучшего общества, — давать волю излишку своей энергии, своему недовольству и своему возмущению самой площадной бранью и ругательствами.

Эти ругательства, взятые из скатологии и самой низменной эротики, превосходили самое худшее, что можно только услышать в каком-нибудь портовом притоне.

Это случалось не только поздно вечером в сильно подвыпившей компании, это случалось, чему верится с трудом, даже во время самых серьезных совещаний.

В одной из роскошных гостиниц Берлина, 4 сентября 1920 г., у нас было заседание с участием представителей германской паровозостроительной промышленности. За большим круглым столом сидело около 20 лиц. Ломоносов, не знавший немецкого языка, председательствовал, а я должен был вести переговоры на русском и немецком языках. Переговоры затрагивали исключительно технические и финансовые вопросы, и Ломоносов ставил известные требования в отношении заказываемых им паровозов. Часть заводов не хотела или не могла принять известного требования, и начались оживленные прения.

Ломоносов все больше раздражался, нервничал, повторяя мне неоднократно: «Заводы должны согласиться!» Я сохранял хладнокровие, так как знал, что если удастся чего-либо достигнуть, то только с помощью корректных переговоров, и переводил Ломоносову добросовестно все возражения отдельных заводов. Возражение одного из заводских директоров в особенности вывело его из себя и в бешенстве он произнес такое ругательство, что я в первый момент совершенно остолбенел. Я не мог себе представить, что он осмелится на официальном заседании, хотя присутствующие и не понимали по русски, произнести что-либо подобное. Ругательство это, конечно, перевести было нельзя, но смысл был ясен, а именно: или заводы принимают мои требования, или заказ не будет передан. Я сейчас же овладел собой и заявил всем присутствующим в вежливой, но решительной форме, что Ломоносов настаивает во что бы ни стало на своих требованиях, в противном случае дальнейшие переговоры не имеют смысла.