В сложном полете - [75]

— Как повесился? — остановился я.

— Как, как? Очень просто! Взял веревку, вышел в парк, накинул на сук березы, вдел голову в петлю и шагнул вперед с бугорка.

— Да не об этом я! Почему? Из-за чего повесился?..

— Ясно!.. Из-за жены, да службы!

— А что у него за жена? И что за служба?..

— Говорят, слаба на передок!.. Переживал из-за нее, пил даже.

— Ни разу не видел пьяным и о службе плохого не слыхал.

— Мало ли что мы с тобой не видели и не слышали. Но причины-то есть?! Иначе не случилось бы такое!.. Тут еще Иршин-подонок свою долю внес. Умаркин посылал его иногда на квартиру. Ну он с ней и снюхался. Недавно Умаркин застал их… и не выдержал… Вот и женись. К добру ли, к худу. Никто не знает… Правда, я бы ее повесил, а сам бы на другой женился…

«Вот так известие! Жаль Кима… Кто виноват?.. Сам?.. Армия? Лельков?.. Он ведь с ним служил. Не раз рассказывал…» В конце пути Вострик понизил голос:

— Знаешь, я ведь заезжал к Любе.

— Знаю, ты говорил перед отпуском.

— В общем, все! Мы окончательно расстались. Можешь ехать, она ждет.

Я молчал, не зная, что сказать, как утешить. Еще одна трагедия. Невезучие мы… Неудобно и перед Востриком. Еще решит, что я помешал его отношениям. Но видит бог! не грешен ни в чем. Наоборот, когда встретился с Любой и провожал после кино на вокзал, то пытался расхваливать Петра. Правда, она, испытующе посмотрев, деликатно, но твердо прервала:

— Я лучше знаю, что он за человек. После переезда с Украины мы жили рядом несколько лет. Вместе ходили в школу, сидели за одной партой. Он всегда защищал меня, дрался с мальчишками. И стал как родной брат, а понять этого никак не может… После школы я ему говорила об этом. А год назад была вынуждена прямо написать, хотя и боялась, что он разгромит казарму или напьется…

(Так вот почему он тогда буянил в казарме!..)

Вострик поднял голову.

— Послушай, если будешь писать, встречаться, так рассказывай иногда, как она живет… Не хочется терять ее из виду. Почему и адрес давал…

Понимая его состояние, я решил ободрить.

— Не у тебя одного несчастье. У меня тоже. Я был у Лильки и получил от ворот поворот.

— Что ты говоришь?! — расхохотался Вострик. — Значит, мы друзья по несчастью?

— Так выходит.

Петр обнял меня за плечи.

— Не тужи-и. Поверь мне, Люба гораздо лучше Лильки! Если бы меня полюбила, я бы Чкаловым стал и даже больше!

Я усмехнулся.

— Но ты же не видел и не знаешь Лильку?

— Ну и что? Зато прекрасно знаю Любу!.. А она лучше всех!.. Ты знаешь, какого она поля ягода?.. Вот что написала в последнем письме.

Он выхватил из внутреннего «сердечного» кармана тужурки пополам сложенный листок.

— Тебе же известно, что бабуля разыскивала деда по всей стране, по всем госпиталям, больницам и санаториям долгих 4 года, когда он не хотел возвращаться домой. И наконец нашла… обрубок без рук без ног. Чуть не обезумела от боли, радости и горя, но не отвернулась, не бросила его. А как настоящая декабристка свершила жизненный подвиг… Для меня бабуля — святая, с которой должны брать пример все, и особенно женщины…

Вечером в летной столовой столкнулся в раздевалке с Желтовым.

— Здорово, Валя! — не выдержал. Все-таки какой бы ни был, а однокашник.

Желтов, надевая шинель, взглянул равнодушно.

— Здорово. Ты кто будешь?.. Пекольский?..

— Нет, Ушаков.

— Ушаков?.. Что-то не помню. Да и много вас было.

Он отвернулся и зашагал к выходу…

Странно?! А почему у него искривленный нос? Перебитый, как у боксера. Был же прямой, греческий… История-я…

Третью неделю сидим на сборах в УЛО, изучаем методику обучения курсантов. Целая наука, оценить объективно которую сможем, лишь когда столкнемся с курсантами. На себе испытаем трудности их обучения. А будет это не раньше мая.

В полках и эскадрильях пока не бываем. С 8 утра на занятия, потом на обед в столовую, потом снова до 6 вечера на занятия.

В конце сборов зачеты, а потом проверочные полеты на допуск. Где-то недельки через три поднимемся в воздух. Давненько там не были, аж соскучились…

Вострик неисправим. Не успел на новом месте обжиться, в новом качестве утвердиться, а уже назанимал денег и купил новехонький зеленый мотоцикл с коляской. И теперь каждую свободную минуту в пургу и мороз гоняет на нем.

В кожаном меховом шлеме, в летных очках, кожаных крагах с нарукавниками-раструбами, в меховом летном комбинезоне, в серо-рыжих лохматых унтах, он действительно похож на Чкалова, когда мчится сквозь снег и ветер, пригнувшись на мотоцикле…

От Любы получил письмо. Как ни странно, принес его Вострик. Заглядывая мне в глаза, сказал со вздохом:

— Счастливый ты! Читай! Может, расскажешь по старой дружбе, как она живет?..

«Боря, здравствуй!

Надеюсь, Петр тебе все рассказал о наших беседах и решении. Теперь ничто не может мешать нашей дружбе, переписке. Да и встрече. Я была у вас в Надеждинске. Теперь твоя очередь побывать у меня в Среднегорске. На дни Советской Армии не сможешь приехать?.. Сообщи.

Очень сожалею, что из-за меня ты лишился аттестата с отличием. Ругаю себя. Ну не переживай, скоро вручу тебе свой диплом с отличием. Большой привет Вострику. Пусть на меня не дуется, братишка родной! Разве на сестер обижаются?..