В сложном полете - [58]

На бюро слушали комсомольца Пекольского, того самого Пекольского, о котором всем уши прокричал Апрыкин в первые дни жизни в армии. Не зря, разумеется, кричал, только зачем так оглушительно?..

Разгильдяйчик Пекольский. Нахапал двоек, а учится уже на выпускном курсе. Это больше всего возмутило членов бюро.

Я не знаю точно, какие чувства испытывал во время выступлений Пекольский, но он то краснел, то бледнел, и даже бисеринки пота выступили на верхней губе. Заверил, что будет учиться хорошо и прекратит нарушения.

После заседания мы с Елиферием сидели в кабинете одни.

— Вот так-то, замсекретаря! — стукнул карандашом по столу Шмелев, уставясь на меня голубыми близко посаженными внимательными глазами. — Плохо мы с тобой работаем! Планы составляем, мероприятия выполняем, а отдачи не получаем!

— Сами виноваты. Не так и не там, где надо, работаем. Не перестраиваемся.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Елиферий, — конкретнее.

— Могу, да я как-то уже говорил об этом. А не обидишься?

— Валяй, вытерплю.

— О какой действенности может идти речь, если сами члены бюро, комсорги и командиры не организованы. Не выступаем единым фронтом против хулиганствующих нарушителей, а они, не в пример нам, группируются по два-три человека и поддерживают друг друга. Поэтому они, а не мы, задают тон в отделениях. Поэтому и столько нарушений, которые мы громим только с трибуны в присутствии командования, но, боже упаси, в жизни, где мы только сторонние наблюдатели.

— Ну, ну, дальше — моргал Шмелев. — Меня имеешь в виду?

— Кого же еще? — распалился я. — За полтора года не видел, чтобы ты, здоровый, сильный авторитетный парень — постоянный руководитель, одернул на месте какого-нибудь разгильдяя. Схватил бы за руку, сказал: — Стоп! Не смей! Ты почему вредишь?!.. Одно из трех — либо у тебя недостает смелости, либо втайне исповедуешь: «Моя хата с краю», либо бережешь свое драгоценное здоровье? Но в любом случае — ни одно не красит тебя.

Елиферий заерзал:

— А поконкретней можешь?

— Пожалуйста. Только не считай как личную обиду. Помнишь, с год назад Шамков в присутствии тебя и роты ни с того ни с сего обозвал меня дураком, когда я шел по центральному проходу?..

— Ну-у, что-то припоминаю…

— Так тебя это тогда нисколько не возмутило, хотя ты прекрасно почувствовал, что он охаивал не одного меня, а вообще отличников, тебя в том числе.

— Ну это скользкий, неубедительный факт, — поморщился Елиферий, — в конце концов никто не обязан тебя защищать. Защищайся сам!

— Согласен! — кивнул я. — Но почему тогда ты ни разу не призвал к порядку любителей послушать после отбоя разные «Голоса Америки», которые мешают всем спать, не говоря уже о более худшем?

— Ну-у…

— Почему не разнял дравшихся рядом с тобой Теклова и Винухова? Почему ни разу не сделал замечание курильщикам в казарме? Не подсказал Апрыкину как секретарь, что так командовать нельзя! Сейчас не подскажешь Желтову?!. Приведет к краху. Еще приводить факты?..

— Достаточно, — согласился Елиферий. — Кое в чем ты прав.

— Во всем! Я с первого собрания наблюдаю за тобой.

— Даже? — улыбнулся Елиферий. — Чем обязан такому вниманию?

— Понравился. Видный ты человек, вот и наблюдаю.

— Спасибо за комплимент, а теперь всерьез. Что ты сам сделал для сплочения актива, хотя бы в своем отделении? Беседовал с кем-нибудь или помог?..

— Беседовал и стараюсь помогать.

— С кем?

— С комсоргом Абрасимовым, с Казанцевым…

— И что сказали они? Каков результат?

— Колька прямо сказал, что ему это ни к чему. И так неплохо живется. А Абрасимов на словах согласился, на деле — нет.

— В чем выражается твоя помощь как члена бюро ему как комсоргу?

— Поддерживаю всегда на собраниях, помогаю проводить их, подсказываю, какое и как надо проводить мероприятие. Ну-у, беседу, выступление…

— Так вот! — поднялся со стула Елиферий. — И я в свое время пытался и пытаюсь сплотить актив, но это очень и очень трудно, и главное — не хотят.

— Неправда! Я хочу! И предлагаю немедленно провести инструктивно-методическое собрание всех командиров и комсоргов и обязать их помогать друг другу в работе. Попросим принять участие командование, секретаря партбюро Толстова. Или, может, проведем сами без них? Поговорим обо всем начистоту?..

Елиферий усмехнулся.

— Если захотят.

— Растормошим! Фактами допекем!

— Горячий, смотрю, ты парень, — качал головой Шмелев. — В принципе идея нужная, хоть и не новая. В начале прошлого года проводилось же такое, а результат, как видишь, нулевой.

— Когда? Не помню, почему меня не вызывали?

— Ну, может, и не совсем такое, но что-то в этом роде.

— Ну и пусть! Проведем еще, но как следует! Сплотим вначале ротный актив, а потом в отделениях. Тогда никакие Вострики и Апрыкины не будут страшны. А сперва договоримся с тобой: я тебя поддерживаю и защищаю во всем хорошем и одергиваю в плохом, ты — меня. Идет?!.

Перестраиваться надо в первую очередь нам — активу. Тогда пойдет работа!..

— Идет, — улыбается Елиферий. — Я ведь тоже когда-то был таким.

— И что случилось? Сейчас не старик, всего на каких-то четыре года старше.

— Да-а, — тухнет Елиферий, — есть кое-какие причины. Думаю, скоро тебе мешать не буду.