В сладостном бреду - [14]

— Оно чистое и опрятное.

— Ты бы выглядела лучше без…

— Я пришла просить об одолжении, — быстро сказала она, пытаясь увести его с того опасного направления, которое принял их разговор.

— Я их не оказываю. Попроси Кадара.

— Я обращаюсь к вам. У меня нет выбора. Это надо сделать немедленно, иначе…

— У меня кончилось вино. — Он встал и подошел к столу, на котором стоял кувшин. — Продолжай, я слушаю. Я говорил тебе, что у тебя очень приятный голос? Как мед…

Она не могла отвести от него взгляда. Странно, как такой огромный мужчина мог двигаться так грациозно, подобно большому дикому зверю. Если он и животное, то великолепное. С гривой буйных волос, рассыпанных по плечам, со следами шрамов, он напоминал ей льва. У него были мощные бедра и икры, мускулистый живот и гладкие ягодицы. Треугольник черных волос покрывал широкую мощную грудь.

Он взглянул на нее, наливая себе вино в бокал.

— Ну, так говорил или нет?

Понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чем он спрашивает ее. Что-то о голосе.

— Нет, вы сравнили меня с осой.

— Что ж, как знать, насколько это больно — быть укушенным осой? Быть может, это — сладость меда и смертельная мука. — Он поставил на место кувшин и повернулся к ней. — Как ты думаешь?

— Думаю, мне не захочется быть укушенной только для того, чтобы узнать, каково это.

Он вернулся на свое место и сел.

— Так же, как и мне. Временами, когда до смерти устаю, я думаю, что неплохо бы отдохнуть в вечном покое. — Внезапно бесшабашная улыбка сверкнула на его лице. — Но так как я сомневаюсь, что возможен отдых в преисподней, то меня туда можно загнать только силой.

Она уставилась на него в полном изумлении.

— Разве вы не уверены, что попадете на небеса? Вы солдат, а папа обещал всем крестоносцам отпущение всех грехов и Божью милость.

— А за это они вырежут всех сарацин и отправят награбленную добычу в Рим. — Он отпил вино из бокала. — Знаете ли, я даже не могу вспомнить, сколько людей я загубил за свою жизнь. Однажды, когда я был пьян, я попытался всех пересчитать, но их оказалось слишком много. Мне почему-то кажется, что Бог не столь всепрощающ, как папа. — Он повел плечами, словно сбрасывая тяжелую ношу, и быстро допил вино. — Поэтому я должен радоваться, пока еще живу на этой земле.

Почему ей стало грустно за него? Он был грубияном и варваром, который заботился только о своих собственных нуждах. Усталость и печаль, которые она увидела, были, возможно, результатом выпитого им вина. И все же она заговорила с ним мягче:

— Я уверена, вы ошибаетесь. Бог всех простит.

Он резко раскрыл глаза.

— И он простит Хассана за убийство вашего отца?

Она напряглась и не ответила.

— Кадар думает, что ты лжешь. Так, Tea из Димаса?

Она мгновение помедлила, затем сказала:

— Да.

Он пожал плечами.

— Это не имеет значения. Все лгут. Конрад поцелует меня завтра как брата, а на следующий день пронзит мне сердце кинжалом. Поцелуй Иуды.

— Я никогда не лгу. — Она поправилась: — Только если не остается выбора. А что Кадар?

— Кадар не лжет. — Он потер виски. — У меня начинает болеть голова. Обычно это бывает лишь на следующий день. Если ты собираешься о чем-то просить, то лучше сделай это сейчас. У меня резко портится характер, когда я страдаю.

Его характер и так был достаточно скверным.

— Но какой смысл просить? Ведь вы сказали, что не станете ничего делать.

— Проклятие! — Он гневно взглянул на нее. — Проси!

— Моим червям нужны листья, — выпалила она.

Он уставился на нее в полном изумлении, затем откинул голову и расхохотался.

— Листья?

— Совсем не смешно. С собой я взяла еще целый сверток, но мне пришлось бросить его, когда я бежала от бандитов. Я полагала, что у меня еще есть достаточно листьев в корзине, но там осталось всего несколько и… Перестаньте смеяться.

— Я не могу. — Он потряс головой, его губы все еще растягивал едва сдерживаемый смех. — Отпусти несчастных созданий и позволь им искать свои собственные листья.

— Я не могу освободить их. Они мне нужны. — Она прошла вперед, сжав руки. — Это шелковичные черви. Когда я приеду в Дамаск, я использую их, чтобы делать шелк для моих вышивок. Возможно, я даже смогу часть продать.

— Шелк… Так вот что ты делала в Константинополе?

Она кивнула.

— Великолепный шелк. Я вышивальщица одного из лучших шелковых домов в городе. И я также помогала выращивать шелк. — Она помолчала. — Я прошу об одолжении, но я в состоянии заплатить. Когда у меня будет свой собственный Дом шелка, я смогу сделать все, что вы захотите. У меня талант, а мои работы всегда охотно раскупались.

— Что ты хочешь?

— Завтра мне надо добраться до дальних холмов и поискать деревья шелковицы.

— Шелковицы? А никакие другие не подходят?

— Нет. Это то, что они обычно едят. — Раз он слушает, есть надежда убедить его. — Я говорила с торговцем, и он сказал, что они растут на всем протяжении от Китая до этих мест. В Константинополе мы использовали листья черной шелковицы, но здесь должна быть белая, что даже лучше.

— Само дерево белое?

— Нет, только плоды, но после того как дерево отцветет.

— А что если оно не цветет? — спросил он сухо.

— У него листья зубчатой формы. Я узнаю его. — Она перевела дыхание. — Вы позволите мне?