В синих цветах - [43]
Через каждые два шага голые, начисто обглоданные пни. Травы больные, пожухлые, точно не август на дворе, а ноябрь промозглый.
Кажется, что какое-то горе пыталось заночевать здесь, хоть на несколько часов забыться среди высохших елей, но так и не приладилось, озлилось только, искололо все бока и лопатки и заковыляло дальше, скуля и чертыхаясь…
Через почерневшую осоку, вниз к притихшему подлеску, брели ноги в красных резиновых галошах.
Бабы уносили живых в невидимую деревню. Спотыкались, зверски охали, страшась уронить носилки.
Чавкала под ногами перемешанная с первым ледком бурая кашица.
Баба, что шла в головах носилок Сергея, жалостливо объясняла той, что плелась сзади.
— …Я только спички у него просила. Потому как последние. Отдай, говорю, добром спички, анчутка чумазый… Последние они, довоенные…
Растворялись в плотной измороси потускневшие фонари.
Кто-то, озлобясь, глухо отбивал лопату о рельсы…
Сергей ворочался на отсыревших носилках, силясь разглядеть ту, что осталась лежать за насыпью… Он все твердил и твердил про себя, не отваживаясь произнести вслух: «Надо было на ресницы Маше подуть. Вот тогда… Если хорошенько подуть на ресницы…»
За лесом открылось поле льна. Блестящие ореховые головки чуть подрагивали на длинных, тонких стеблях, сохранивших непроходящую радость первой слепящей зелени. Кое-где еще высвечивались уцелевшие ярко-синие трепетные цветы. Узорчатые, неистовой нежности лепестки, насквозь прошитые солнцем, нещадно рвал бездумный, завистливый ветер…
Пригоршин хутор, опоясанный полукольцом громадного яблоневого сада, стоял на высоком берегу глубокой лесной речки, нареченной Задумой.
Разноликие яблони, отягощенные плодами, росли широко, привольно. Задумчивые, неподвижные, они будто вслушивались в те потаенные перемещения соков, что медленно поднимались от их корней по тугим жилам стволов.
Влажная, давно не рыхленная земля под деревьями обильно поросла мириадами бисерных светло-зеленых листочков, белыми и розовыми вьюнами, пахучими запрудами крупных, сочных незабудок.
Сквозь развесистые ветки обливной китайки проглянул крепкий, недавно беленный пятистенок, высокий, с широкими окнами, обрамленными голубыми наличниками, надежный, обжитой, увенчанный новой, крутой крышей светло-коричневого цвета.
Чуть в стороне от дома, из-за кустов крыжовника выглядывал такой же белый кряжистый сарайчик. К нему лепились аккуратные поленницы, пристройки поменьше.
На Вовкин стук в дверь никто не отозвался.
— Верок!.. Вера Евстигнеевна, можно войти? — потоптавшись на крыльце, позвал Вовка.
Молчание.
Зловеще скрипели сосны на том берегу Задумы.
Вовка растерянно обернулся.
— По-моему, дверь не заперта, — тихо подсказала Катька.
Вовка осторожно толкнул дверь, она легко поддалась, приоткрылась…
В доме пахло воском и топленым молоком. В самой длинной из комнат-отсеков, объединенных громадной русской печью, запомнилась Сергею пышная кровать с горой разноцветных подушек под кружевной накидкой. И плоская лесенка-приставка из четырех ступенек, обшитая войлоком, незаметно перетекавшая от истертого половика к старому стеганому одеялу, застилавшему ложе Верка.
Широкая застекленная рамка, окантованная розанами из красной и зеленой фольги, вобрала множество тусклых, мелких фотографий. Под толстым стеклом соединились лупоглазые, большеголовые младенцы: несколько удивленных, мрачных карапузов в рубахах навырост; шестеро сосредоточенных старух на завалинке с поджатыми губами (среди которых Сергей безуспешно пытался отыскать Верка), два наголо остриженных пионера, окруженных сворой ушастых дворняг; трое улыбающихся солдат в пилотках…
Горка причудливо раскрашенных пасхальных яиц за блеклыми стеклами пузатого буфета… Приколотый кнопками к двери голубой плакат «Возьмите нас с собой, туристы!». Торчащие изо всех углов пропыленные цветы: из вощеной бумаги, пенопласта, разноцветной слюды и мочальной стружки…
Из дома Сергей вышел последним…
Катька, миновав низкий сруб колодца, подошла к приземистой печке-самоделке, едва поднимавшейся над землей, отчего объемистый навес над ней казался непомерно высоким.
Осторожно коснулась ладонью светлых кирпичей:
— Еще теплая…
В нескольких шагах от печки был сооружен под стать ей низкий квадратный стол, сколоченный из досок-заплат.
Где-то, совсем близко, протрезвонил коровий колокольчик…
— Пап, а чья это могила? — услышал Сергей голос Ленки, доносившийся из-за могучих стволов старых кленов.
— Не знаю, — не сразу ответил на вопрос дочери обескураженный Вовка.
— А игрушки чьи? — спросила Ленка.
Протиснувшись меж тесно сросшихся кленов, Сергей миновал заросли черной смородины, выбрался на край лужайки с густой, прохладной травой.
На противоположном ее конце под двумя стройными березами возвышался светло-желтый холмик, увенчанный высоким посеребренным крестом.
Удивленная Ленка вертела в руках ребячий совок с красной лаковой ручкой.
Вовка, присев на корточки, сосредоточенно выковыривал из песка, прямо под крестом, какие-то крохотные камешки…
Подойдя ближе, Сергей увидел кукольную деревянную посуду, разбросанную у подножия холмика, целлулоидную розовую терку, темно-коричневую детскую сандалетку с оторванным ремешком… Чуть поодаль ткнулся в куст ольхи трехколесный велосипед из прессованного пластика…
Сценарий «Когда я стану великаном» касается нравственных проблем, волнующих наше молодое поколений. В нем рассказывается о победе добра и справедливости, чувстве долга и истинной дружбы, скромности и честности. Фильм по сценарию удостоен премии ЦК ВЛКСМ «Алая гвоздика».
Кузнецов Александр Всеволодович (род. в 1935 г.) закончил актерский факультет ГИТИСа и Высшие режиссерские курсы при Госкино СССР. Снялся более чем в тридцати фильмах, осуществил ряд инсценировок, работал на телевидении. Автор пьес «Острова снов», «Лети все горе прочь», «Зачем принцессе усы!», «Танец кочерыжек». В соавторстве с И. Туманян написал сценарий кинофильма «Когда я стану великаном» (приз Ленинского комсомола — Алая гвоздика). В 1983 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла повесть А. Кузнецова «В синих цветах».
В книгу известного писателя Э. Сафонова вошли повести и рассказы, в которых автор как бы прослеживает жизнь целого поколения — детей войны. С первой автобиографической повести «В нашем доне фашист» в книге развертывается панорама непростых судеб «простых» людей — наших современников. Они действуют по совести, порою совершая ошибки, но в конечном счете убеждаясь в своей изначальной, дарованной им родной землей правоте, незыблемости высоких нравственных понятий, таких, как патриотизм, верность долгу, человеческой природе.
В сборник известного советского писателя Л. С. Ленча (Попова) вошли повести «Черные погоны», «Из рода Караевых», рассказы и очерки разных лет. Повести очень близки по замыслу, манере письма. В них рассказывается о гражданской войне, трудных судьбах людей, попавших в сложный водоворот событий. Рассказы писателя в основном представлены циклами «Последний патрон», «Фронтовые сказки», «Эхо войны».Книга рассчитана на массового читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.