В школе хороший день - [3]

- Кто? - Мать неожиданно встрепенулась и подняла глаза от газеты. - А?

- Миа Фарроу, - ответил отец. - Она была вчера в "Дэйзи". Красотка. Такое красивенькое личико.

- Ах, эта, из Пэйтона, - сказала мать, и отец утвердительно кивнул.

Мать носила очки в тяжелой украшенной камнями оправе. Камни были простыми стекляшками, но сверкали, особенно на солнце, точно так же, как, по представлению Элеонор, должны сверкать бриллианты. Мать постоянно курила, а волосы красила в черный цвет. Она была очень худой, кости у нее торчали в суставах так, что, казалось, вот-вот прорвут туго натянутую анемичную кожу. По мнению Элеонор, она была несчастлива, а однажды ей приснилось, что мать превратилась в толстушку, и что замужем она не за ее отцом, а за хозяином овощной лавки.

Мать всегда выходила завтракать в ночной рубашке с наброшенным поверх выцветшим халатом, белые, как бумага, колени торчали наружу, а на ногах болтались стоптанные шлепанцы. После завтрака, Элеонор знала, она вернется с отцом в постель, уступая ему, как уступала всю жизнь и во всем. Во время школьных каникул, по субботам и воскресеньям, когда Элеонор оставалась дома, мать так же уступала ему, и из спальни тогда доносились точно те же звуки, которые он издавал когда-то на ринге. Жеребец - такое у него в то время было прозвище.

Мать была тенью. Элеонор часто думала, что выйди мать замуж за хозяина овощной лавки или за любого другого мужчину кроме того, которого она когда-то выбрала, все было бы иначе: было бы много детей, была бы нормальной приличной женщиной с приличным количеством мяса на костях женщиной, а не тенью. То, кем она была сейчас, невозможно было воспринимать всерьез. Она сидела в кухне в ночной сорочке, ожидая, пока человек, чьей женой она оказалась, не встанет и не направится в спальню, чтобы послушно последовать за ним. Потом, пока он будет отсыпаться, она наведет порядок в кухне и вымоет посуду. Она пойдет за продуктами в супермаркет "Экспресс Дэйри", и будет рассыпать сигаретный пепел на железные банки с супом или горохом, или на пакеты с нарезанным беконом, а в половине двенадцатого сядет за стойку полуподвального бара на углу улицы Нортхамберленд и выпьет там один или два стакана разбавленного джина.

- Послушайте, - сказала мать своим скрипучим голосом. Потом прочитала вслух заметку о пятидесятипятилетней женщине, мисс Маргарэт Сагден, которая два дня и три ночи просидела заваленная в ванне и не могла выбраться наружу. - Наконец, - прочла мать, - два крепких полицейских, старательно отводя глаза в сторону, вытащили ее из ванны. Это заняло у них полчаса, потому что мисс Сагден сидела в окружении шестнадцати каменных блоков и не могла сдвинуться с места.

Отец засмеялся. Мать затушила в блюдце сигарету и закурила новую. Мать обычно ничего не ела за завтраком. Она выпивала три чашки чая и выкуривала столько же сигарет. Он же любил плотный завтрак: яйца, бекон, жареный хлеб, иногда мясо.

- Самое долгое купание в истории, - сказала мать, цитируя "Дэйли Экспресс". Отец опять засмеялся.

Элеонор поднялась, собрала тарелку, из которой ела хлопья, чашку, блюдце и отнесла все это в раковину. Прополоскала посуду горячей водой и поставила на красную пластиковую решетку сушиться. Мать очень любила читать изумленным тоном газетные заметки о невероятных событиях, приключившихся с людьми и животными, но никогда при этом особо ими не интересовалась. Какая-то ее часть была разбита вдребезги.

Она сказала родителям до свиданья. Мать, как обычно, поцеловала ее на прощание.

Отец, подмигнув, сказал, чтобы не получала плохих оценок - напутствие, такое же постоянное и механическое, как поцелуй матери.

- Сегодня опять нетбол? - спросила мать, не поднимая глаз от газеты. Сегодня нету нетбола, объяснила Элеонор как обычно, и это означало на их языке, что она придет домой вовремя, не задерживаясь.

Она вышла из квартиры и спустилась на три пролета по бетонной лестнице. Прошла мимо гаражей и спортивной площадки, где лишилась невинности Лиз Джонс.

- Доброе утро, Элеонор, - окликнула ее женщина, ирландка по имени миссис Рорк. - Отличный сегодня день, правда?

Элеонор улыбнулась. Хорошая погода, сказала она. Миссис Рорк была пухлой чувствительной женщиной средних лет и матерью восьми детей. В квартале ходили разговоры, что она на самом деле не слишком строгого нрава, и что одного из своих сыновей, кожа которого была необычно смуглой, прижила от железнодорожного грузчика из Западной Индии. Остальные дети миссис Рорк тоже оказались под подозрением, а девочку по имени Долли, ровесницу Элеонор, молва записала в дочки отцу Сюзи Крамм. В том сне, когда мать Элеонор привиделась ей полной, а не худой, она каким-то образом превращалась в миссис Рорк, потому что несмотря ни на что, миссис Рорк была счастливой женщиной. И муж ее производил впечатление счастливого человека, как и все дети Рорков, неважно от кого они появились на свет. Они регулярно всей семьей появлялись на мессах, и даже если миссис Рорк уступала иногда домогательствам отца Сюзи Крамм или еще кого, это не выглядело той тяжкой повинностью, в которую превратились для матери Элеонор уступки отцу.