В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [65]

Заметив эту проблему (насколько ему позволял бешеный ритм движения кресла), лаборант попытался нажать заветную кнопку вместо меня. Но к тому моменту мы с креслом набрали уже приличную скорость, и он промахнулся. В отличие от кресла, которое его боднуло. Потрясенный физическим сопротивлением со стороны созданного им же самим компьютерного обеспечения, лаборант отступил. Собраться с силами и предпринять вторую попытку он смог только еще через несколько оборотов. Оглядываясь назад и проигрывая ситуацию в памяти, я понимаю: противоречивые указания профессора тоже совершенно не помогали.

И все же он сделал еще один выпад – неудачно. Кресло ответило ему другим выпадом – удачным. Для меня комната снова закружилась юлой. Происходящее начинало напоминать кошмарное противостояние человека и машины. И в эпицентре его оказался я. И я вращался. Очень быстро. В нашей метафорической пляске смерти отважный лаборант оказался матадором, пытающимся нанести решающий удар. Он делал попытку – и промахивался. Отпрыгивал с дороги. Снова выходил на арену. И снова терпел поражение. Все это сопровождалось все более громкими криками одобрения со стороны публики, то есть профессора, и продолжалось, по ощущениям, несколько лет.

В конце концов кто-то каким-то чудом все же выключил кресло. Или у него просто сели батареи. Так или иначе, оно остановилось. Комната, однако, продолжала вращаться; мне потребовалось несколько секунд, прежде чем я смог заговорить, не рискуя тут же расстаться с содержимым желудка. Все вокруг спрашивали, как я себя чувствую. Я обдумал положение. С точки зрения космического баланса мы с несчастным лаборантом прекрасно уравновешивали друг друга: он был смущен до полуобморочного состояния, а я чувствовал себя на грани обморока и оттого смущался. Профессор явно не выглядел довольным и ждал, как лягут карты дальше.

– Что ж, это было весело! Очень воодушевляющая разработка. Так держать!

Ускорение

– На меня снизошло откровение, – признался я, когда мы с Франсисом шли по набережной Фуншала. С корабля мы спустились первыми, и солнце Мадейры еще окутывало теплом, а не пугало жарой. Я с силой толкал джойстик ЧАРЛИ не только для того, чтобы подстроиться под довольно быстрый шаг спутника, но и ради освежающего ветерка, который на скорости дул в лицо.

– Молодец, возьми печеньку…

Широкий променад Фуншала выложен небольшими плитками и выглядит великолепно. Мне запомнилось, как здорово было гулять по нему, но, проезжая здесь в инвалидном кресле, я чувствовал себя так, будто сижу верхом на стреляющем пулемете. Голос мой из-за этого напоминал голос далека[14] и Стивена Хокинга одновременно.

– Я понял, что для меня было бы большой ошибкой оставаться в науке.

– Это же очевидно!

– С одной стороны, да. С другой – до недавнего времени часть меня мечтала никогда не бунтовать против системы, не выбирать Имперский колледж, а вместо этого наслаждаться видами на шпили Оксфорда, редактировать статьи, катаясь на плоскодонке, стать преподавателем и жить в относительной изоляции, в башне из слоновой кости, отгородившись от мира стеной собственного интеллекта и заботясь только о том, как раздвинуть границы познания…

– Это в тебе говорит уимблдонский мальчик! Ты так и не забыл, каково это – быть частью сообщества, жить в сердце Истеблишмента. Мне это незнакомо. Но часть тебя всегда жалела, что пришлось от этого уйти.

– Сбежать! Я сбежал! И я уже не хочу этого.

– Чего не хочешь?

– Не хочу жизни, в которой я поступил бы в Оксфорд и стал ученым. Сейчас – точно нет.

– Ты тогда не нашел бы меня.

Мы остановились на оживленном перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора.

– Я в любом случае тебя бы нашел. Но речь не о том. Просто в последние месяцы я особенно четко понял, насколько медленны и узки все научные изыскания в интересных мне областях. Любой проект держится только на парочке аспирантов, работающих над ним по три года. Они, конечно, очень изобретательны, но очень неопытны. И денег у них нет. Никакого сравнения с тем, что, как я теперь знаю, происходит в исследовательских лабораториях международных мегакорпораций.

На светофоре мигнул и загорелся зеленый человечек, и писк оповестил нас о начале обратного отсчета. Я осторожно съехал с набережной по крутому склону, и мы перешли на другую сторону. Как раз вовремя: за нашими спинами тут же снова заревели двигатели.

– Ты про тот визит в лабораторию? Когда ты телепортировался?

Я действительно телепортировался: Мэтт и его операторы находились в Бостоне, в лаборатории Дрейпера, а я присоединился к ним, оставаясь при этом дома, в Торки, где дежурила вторая съемочная группа. Это стало возможным благодаря устройству телеприсутствия: широкополосное соединение дало мне возможность видеть и слышать все происходящее, смотреть по сторонам и перемещаться в выбранном направлении, как будто я сам находился в лаборатории. А потом мы даже прошлись по длинному коридору, увлеченные беседой. И это выглядело вполне естественно.

– Да! Ее сотрудники – удивительные люди! – Я первый раз услышал о лаборатории Дрейпера еще в детстве: именно там разработали навигационные приборы, которые помогли астронавтам добраться до Луны и вернуться обратно. – Но даже они не работают над исследованиями, необходимыми, чтобы изменить представление о человеке. Мне нужно как-то достучаться до мегакорпораций. Если мы хотим изменить все, совершить прорыв, нужно найти тех, кто действует гораздо быстрее и амбициознее, чем любой научный сотрудник.