В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [43]

Короткое «ясно» было мне ответом.

Я не верил, что она поняла все, поэтому говорил еще минут десять: о том, через что мне на самом деле пришлось пройти в подростковом возрасте, о том, какой – надеюсь! – станет моя жизнь в будущем.

– Ясно, – в этот раз ее голос звучал более уверенно, как всегда, когда она разбиралась, наконец, в чем-то. – Что ж, очевидно, ты просто очень запутался.

Меня это заявление не столько расстроило, сколько привело в замешательство.

– Нет! Поверь, я не запутался.

– Конечно, запутался, – она покровительственно мне улыбнулась, но получилось очень натянуто. – В твоем возрасте так трудно понять, чего на самом деле хочешь.

– Неужели? Ты в моем возрасте сомневалась, что тебе нравятся парни?

Она слегка напряглась, но буквально на пару секунд.

– Я даже и не думала ни о чем таком!

Довольно смелое заявление: я как-то подсчитал, что примерно в мои годы она как раз собиралась выйти за отца. Однако я решил пропустить это мимо ушей.

– Я уже в тринадцать ни в чем не сомневался.

– Чушь! Этот омерзительный мужчина просто сбил тебя с пути. Отвратительно. И, конечно, он старше?

Вопрос прозвучал неискренне: мама наверняка успела уже изучить лицо Франсиса едва ли не под микроскопом.

– Он старше меня на два года, шесть месяцев и четырнадцать дней.

Услышав это, она склонила голову и слегка фыркнула, как будто возраст неожиданно перестал быть одним из аргументов.

– Неважно. Ты еще говорил – он работает в отеле?

Слово «отель» тоже довольно трудно произнести уничижительным тоном, но маме снова удалось.

– И отлично работает. Отель к тому же прекрасный.

– Ты сказал – там останавливаются исключительно геи!

– Так и задумано! – я начал выходить из себя. – Это и есть отель для геев. Убежище для людей вроде меня, где мы можем укрыться от фанатизма, ненависти и узости взглядов, которые ты демонстрируешь прямо сейчас!

Она дернулась так, будто я дал ей пощечину, ноздри затрепетали. Потом глубоко вдохнула и медленно произнесла, тщательно себя контролируя:

– Твое поведение мне претит.

Еще неделю назад этот удар стал бы решающим. Но теперь он лишь отскочил от щита, которым закрыла меня любовь. Я едва почувствовал его – и лишь мысленно пожал плечами. Битва была проиграна, по крайней мере сегодня. И мой ответ на этот выпад прозвучал еще спокойнее:

– Что ж, а твое сегодняшнее поведение в высшей степени претит мне.

Произнеся это, я развернулся и ушел в свою комнату.

Следующие три дня мы с мамой вели себя как два одноименных полюса магнита – отталкивались друг от друга при каждой встрече. Не разговаривали. Завидев друг друга, расходились в стороны. С отцом мы иногда обменивались парой слов, но всегда – незначительных.

– Питер! – окликнула меня мама. Я заметил ее в столовой, когда проходил мимо в свою комнату. Обычно она не обращалась ко мне по имени, но в данном случае важен был сам факт: мое существование признали. Не ответить было бы грубостью. Поэтому я изменил маршрут и заглянул в дверь.

– Питер, я решила, что лучше постараюсь понять тебя, чем превращусь в озлобленную старуху, – речь она точно готовила заранее, но мы хотя бы разговаривали. – Скажи спасибо своему отцу. Он сказал: «Это все еще наш Питер». Конечно, так и есть. Вот почему эта новость шокировала меня. Ни я, ни твой папа не хотим, чтобы ты, как в школе, чувствовал себя отвергнутым и лишенным поддержки. Мы хотим помочь.

Я ощутил неожиданное облегчение – раньше я не понимал, насколько важно для меня мамино одобрение. Ее голос теперь мягко баюкал меня:

– Но для этого ты должен помочь нам. Пожалуйста, прекрати все эти глупости. Каковы бы ни были твои… склонности… мы поможем тебе с ними справиться. Но нельзя позволять себе выставлять их напоказ. Если хотя бы один человек заподозрит что-то предосудительное, против тебя ополчится не только семья, но и весь мир. Тогда мы с папой уже не сможем тебя защитить. Поэтому ты должен пойти нам навстречу, бросить этого Франсиса и продолжать жить нормальной жизнью. Другого выхода нет.

– Что?

– Это единственный возможный выбор.

– Я никогда его не брошу!

– Всего лишь детская влюбленность. Вы знакомы пару дней, но ради него ты уже готов разрушить свою жизнь, отказаться от всего, ради чего трудился, что считал положенным тебе по праву. Мир вокруг жесток, очень жесток. Нельзя настраивать его против себя. Ты потеряешь абсолютно все. А нам с папой останется только беспомощно смотреть на это.

Помню свое потрясение – а этот разговор меня потряс. Не знаю почему, но я был уверен: мама, узнав правду обо мне, как всегда, поддержит и окружит любовью, а вот отец откажется принять. Но оба решили нажать на красную кнопку – и были уверены в капитуляции противника.

Помню и то, как на мгновение попытался представить реакцию деда, маминого отца, будь он еще жив. Я обожал дедушку. Он был атеистом. Его отец работал на угольной шахте, сына воспитывал в жестких викторианских традициях, не гнушаясь побоев. Но дед был так умен и так хотел вырваться, что в конце концов осуществил свою мечту, получил степень по геологии и завоевал сердце красавицы из хорошей семьи – моей будущей бабушки. Ей, в свою очередь, хватило силы воли по любви выйти замуж за человека, стоявшего намного ниже на социальной лестнице. Увы, дедушкино свободомыслие давно кануло в Лету. И мне пришлось очень тщательно выбирать слова.