В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [27]

Но мое рацио боролось за свои права. Положение серьезное. Если поддаться панике, оно станет опасным. За несколько лет до этого инцидента я едва не погиб от удара током. Тогда я остался в школе один – все уже разошлись, а обе мои руки из-за неисправной проводки оказались прикованы напрямую к центральной электросети Лондона. Пошевелиться я не мог – и не столько боялся неминуемой смерти, сколько был удивлен ее приходом. Зрение мое уже схлопывалось до инопланетного черного туннеля, а в голове вертелась только одна мысль: меня убьет попытка поменять лампочку. Я вложил последние силы в то, чтобы заставить светильник раскачиваться все сильнее, стараясь вывести его из равновесия. Он начал падать в момент, когда я все-таки потерял сознание.

Итак, в тот раз я выкрутился, верно? Сейчас тоже смогу. Спустя пару мгновений мне стало спокойнее. «Отнесись к этому как к обычной задаче, – приказал я себе. – Успокойся. Выброси из головы все лишнее. Запрячь панику поглубже». Я должен был придумать способ выбраться из западни. Помню, как начал концентрироваться на проблеме. К сожалению, именно в тот момент, когда я почти достиг своей цели, Ник достаточно громко пустил ветры. Сказалось ли то, что он пытался пятиться, или просто туннель буквально давил со всех сторон, я не знал. Но эта часть истории была правдива до боли. Не буду врать, будто от его газов содрогнулся весь подземный лабиринт, но в могильной тишине нашего каменного гроба звук показался очень громким.

– Прости!

Я вернулся к попыткам сосредоточиться. Попытался извиваться. Не помогло. Попытался вытолкнуть себя назад локтями. Тоже не вышло. В отчаянии я прибег к сложной комбинации из трех движений сразу: отталкивался локтями, тянулся носками ботинок и изгибался всем телом, – и наконец слегка сдвинулся с места. Сработало! Облегчение, надежда. После этого задача состояла только в том, чтобы повторить нужное упражнение примерно пару сотен раз, – и клаустрофобия уступила место свободе.

– Однако, – сказал Ник, выбираясь из прохода за мной. – Это оказалось проще, чем я думал.

Стряхнув воспоминание, я вернулся мыслями в бар.

– Но, если серьезно, – в кои-то веки Бастер и правда не шутил, – это было охренительно опасно! Вы, черт подери, могли умереть!

– Не, не могли, – отмахнулся красавчик Тафф. Это была его первая реплика в нашем разговоре, и он, со своим валлийским акцентом, практически пропел ее. Тафф был на два года старше меня, работал над магистерской по геологии – это впечатляло, особенно если принять во внимание, что он единственный во всей своей семье вообще добрался до университета. Мы отлично ладили.

– Я уже видел, как Питер пытается умереть, – продолжил тем временем Тафф. – У него и тогда не вышло. Понимаете, он просто не может проникнуться необходимым настроением. Вечно настаивает на том, чтобы встать и идти дальше.

Он уже рассказывал эту историю, но я не могу вспомнить, присутствовал ли при этом кто-то из сидящих за столом.

– Ты про случай во Франции? – уточнил Джон.

– Ага. Мы катались на лыжах во французских Пиренеях (снега там почти не было, но это уже другая история) и решили сходить в дневной поход к горному перевалу. Высоко-высоко над долиной, – слово «долина» в его исполнении звучало чрезвычайно сексуально, – мы остановились насладиться видом. И тут Питер решил продемонстрировать свои таланты в глиссировании.

– Что за чертовщина это ваше глиссирование? – поинтересовался Бастер с несвойственным ему исследовательским любопытством.

– Способ быстро скатываться по склону. Я обычно наклоняюсь, переношу вес на одну ногу и использую ее как лыжу, – пояснил я, помогая ему сориентироваться.

– По-моему, исключительно идиотское решение, но ты давай дальше, – Бастер перевел взгляд на Таффа, и тот продолжил:

– Итак, Питер скатывается вниз, глиссирование ему и правда удается неплохо. Я наблюдаю за ним и думаю: «Склон чуть крутоват, да ну и пофиг». Постепенно он ускоряется, и я уже думаю: «Чуть быстровато катит, да ну и пофиг». А потом Питер вылетает на участок снега, который выглядит слишком уж блестящим, его закручивает, и мы понимаем, что это лед. И я думаю: «Все, приехали!»

Кругом все захихикали: Тафф держал в напряжении даже нас с Джоном, хотя мы-то уж знали, чем все закончилось.

– И вот представьте: Питер катится вниз, все быстрее и быстрее, совершенно не по своей воле, а я впервые осознаю, что несет его напрямик к обрыву. Мы находились на хорошем таком утесе, падать пришлось бы несколько километров. Так что мысли мои в тот момент были уже совершенно нецензурными. И вот следом меня посещает еще одно озарение: можно не волноваться, что Питер грохнется, он размозжит голову о скалу на краю обрыва за несколько секунд до того, как полетит вниз.

– Да уж, хренотень хреновей некуда! – бормочет Бастер.

– Прошла еще секунда, – продолжал Тафф, – и, клянусь, его голова встретилась со скалой на полном ходу, а это была настоящая скала, а не какой-нибудь камешек. Итак, его голову, и тело с ней, подбросило в воздух и развернуло на девяносто градусов, так что он еще пару секунд скользил боком до края утеса, на котором, как в чертовом кино, просто взял и остановился. Зуб даю, его от края отделяло метра полтора. И я подумал: «Какая ирония, он же все равно уже умер от удара». И тут Питер, мать его, встал на ноги и мне помахал!