В середине дождя - [16]

Солнечный свет показался неожиданно — я даже прикрыл глаза с непривычки. Аня уже стояла с той стороны и махала мне рукой. Я переставил ногу на стропила, чуть подтянулся и оказался рядом с ней. На крыше.

Картина была впечатляющей. Крыши домов, словно кусочки мозаики, вместе составляли огромное ржаво-железное полотно с буграми и впадинами, усеянное отростками — трубами и антеннами. Город раскинулся вдаль и вширь. Слева был заметен шпиль Адмиралтейства, справа — крест Казанского собора, сзади виднелся купол Исаакия. Я сразу же вспомнил Анину фотографию.

— Ты фотографировалась где-то здесь?

Аня кивнула.

— Да. В паре крыш отсюда, — сказала она.

Я с минуту стоял, вглядываясь в окружающие меня виды.

— Красиво. Очень красиво, — сказал я. — А почему надо было идти молча? Нас могли услышать?

— Да нет. Считай это данью традиции. — Аня оглядела меня. — Ты в порядке?

— Да.

— Тогда идем. Постарайся держаться рядом.

Аня пошла вперед, по направлению к Невскому, я за ней. Железо под ногами вдавливалось с характерным звуком. Я поравнялся с Аней.

— И часто ты так гуляешь? — спросил я.

— Пару раз в месяц выбираюсь. Когда теплая погода. Летом — чаще.

— Одна?

— Нет. Обычно — с сокурсниками.

— А я последний раз был на крыше, когда еще в школе учился. Но у нас особо не разгуляешься. Дома расположены далеко друг от друга.

— А у нас весь центр можно обойти поверху. Разве это не здорово?

— Здорово, — согласился я.

Солнце сбавило жар, наступал вечер. Я вспомнил, как ждал Аню на площади. Кажется, что это было совсем недавно. Или очень давно. Как быстро летит время — или не летит.

Мы обошли пару труб и антенну. Поверхность крыш стала еще более пологой. Но Аню это нисколько не смущало. Она шла, не сбавляя шаг.

— Вот здесь настоящая тишина, которую я люблю, — сказала она. — На улицах толпы, а тут — почти никого.

— Мы здесь одни?

— Если присмотреться, можно разглядеть отдельных людей. Кто-то загорает, кто-то вино пьет. Много парочек. Но никто друг другу не мешает. Даже наоборот — есть ощущение единения. Как будто мы все являемся хранителями большой тайны.

Мы оказались у стыка двух крыш, одна из которых была на метр ниже другой. Зазор был небольшим, но заметным. Я повернулся к Ане, чтобы предложить помощь: но Аня сама легко и изящно спрыгнула с одной крыши на другую.

— Ты никаким спортом не занимаешься? — спросил я у Ани, когда мы преодолели очередной стык.

— Нет. Если не считать за спорт танцы дома перед зеркалом. Хотя в школе мне прочили блестящее спортивное будущее: я хорошо бегала.

— Спринтер?

— Стайер. Я из тех, кто долго запрягает. Типичная провинциалка.

В ее словах была обаятельная самоирония. О своих слабостях Аня говорила непринужденно, так, что сомневаться не приходилось: ее недостатки — продолжение достоинств.

Мы шли, спускаясь и поднимаясь, огибая трубы, антенны, выступы — и мне ни разу в голову не пришло спросить Аню, а куда мы собственно идем. Здесь, наверху, ощущение времени и пространства было совсем другим. На высоте цель растворялась, а бесцельность, наоборот, обретала важный смысл.

Перед нами возник сложный участок. Чтобы перейти на другую сторону, требовалось сделать несколько десятков шагов по узкой полоске железа. Аня пробежала по ней — и в два счета оказалась там, где нужно. Я же преодолевал это препятствие с заметным трудом.

Аня терпеливо дожидалась меня. Когда я до нее добрался, мы двинулись дальше.

— Знаешь, кем я мечтала стать, когда была маленькой? — спросила она позже.

— Кем?

— Парашютисткой.

— Неудивительно.

— Помнишь передачу "Клуб путешественников"? Однажды там показали "летающих акробатов". Это когда в воздухе без парашюта парят. Вот я также хотела. Я же говорила — обожаю высоту.

— И как, полетала?

— Нет. Как выяснилось, у меня слабый вестибулярный аппарат. Представляешь? Было очень обидно.

— Представляю. А вот я в детстве…

Я не успел закончить — Аня взяла меня за руку. Естественный жест — словно сделала вдох.

— Будь здесь осторожней. Мы пришли, — сказала она.

Я взглянул вперед и только тут заметил, что мы стоим у края крыши — и за ней уже не было других крыш. А была удивительно красивая панорама: Дворцовая площадь, Зимний дворец, Александровская колонна, величавая Нева… Далекие люди, далекие машины. Наступал вечер — и город оживал по-настоящему.

— Под нами — Невский проспект. А впереди… Ты и сам все видишь, — тихо сказала Аня. — Правда, красиво?

— Очень…

Мы стояли молча. Я видел бесподобный, чудный, необычный Питер, но мысли мои были совсем о другом.

Какая у нее мягкая и теплая рука…

* * *

Возвращались мы, шагая по Невскому проспекту в сторону Площади Восстания. Мы шли по большей части молча. Может, наговорились за день, а, может, просто успели привыкнуть друг к другу. Нам уже не нужно было занимать друг друга болтовней, как это часто бывает между малознакомыми людьми. Молчание сближало, а не отдаляло.

Невский проспект был сочен, загадочен и ярок. Вечером он выглядел совершенно иначе, чем утром. Сбросив пижаму, проспект надел смокинг. И воздух был будто другой — пах по-другому.

— Мне в воздухе Питера чуется запах сирени, — сказал я Ане.

Рядом показался Гостиный двор. Здесь город наконец-таки был похож на пеструю и многолюдную Москву. Похож, конечно, отчасти.