В сердце роза - [11]

Дэнеш говорил ему, что ночью, в темноте, боковое зрение надежней прямого пристального взгляда. Но день сиял над долиной. И — не было ничего, по чему могла бы пролегать эта тропа, на чем покоилась бы ее поблескивающая сколами каменистая поверхность.

Устав косить, Эртхиа присел на корточки и закрыл глаза. Теперь он был уверен, что нашел долину Аиберджит и никакую другую.

И она приглашала его, выслав навстречу дорожку, которой так же не существует, как и самой долины. Или это ловушка?

Но когда осталась одна-единственная надежда, то и выбирать не из чего. Эртхиа решительно выпрямился, подтянул сапоги, поправил на спине суму, вдохнул, выдохнул и пустился в путь. Смотреть приходилось именно что вниз, и голова отчаянно кружилась, но тропа сама несла. И ветер, рвавший полы кафтана, пока он стоял на краю обрыва, теперь едва шевелил выбившиеся из-под платка прядки. Тропа была твердой. Когда Эртхиа увидел, как она кошкой выгнулась над пустотой, ему показалось, что она должна пружинить и раскачиваться в такт шагам. Но она стояла, как каменный мост. Только не смотреть в упор. Только мимо, мимо. Вниз, на долину, на шелковый разлив зелени, ничем не нарушаемый… Эртхиа едва не оступился. Там, внизу, ломая разбег волн, встал черно-сизый куб Храма. Облака потянулись со всей округи, воронкой закрутились над ним, и растаяли, как пар над остывающим котлом. Ветер взвыл где-то под ногами и ринулся вниз, пронесся смерчем, взрывая гладь травы, расталкивая ее. Тропа извернулась, скруглила поворот (Эртхиа стоило труда не впиться в нее глазами) и, нащупав широкую ступень, уперлась нижним концом прямо в основание Храма.

Эртхиа перевел дух и пошел дальше. Что ему еще оставалось. Теперь была надежда, что тропа не растает в воздухе, раз она так ясно дала понять, что ведет прямо туда, куда ему нужно.

Вперед, все ниже, и вот уже что-то лунно-белое мелькнуло в высоком проеме и отсветом отозвалось в тени. Еще раз, отчетливей, но уже не казалось белым, а плеснуло радугой и разбрызгалось бликами по ступеням. Эртхиа пустился бегом. Стало не страшно, и глаза сами собой не отрывались от высокой фигуры наверху широкой лестницы.

Что есть духу понесся он, из-под ног летели камни, дарна в суме била по спине то ли подгоняя, то ли остерегая. Разбега хватило на то, чтобы взлететь по ступеням и оказаться лицом к лицу с тем, в белом, в радуге, в сверкании острых бликов.

— Вот я! — выдохнул Эртхиа. — Я пришел.

Встретивший его на пороге Храма изогнул бровь.

— Тебя сюда не звали.

От его голоса у Эртхиа все оборвалось внутри.

— Но я пришел. Я пришел — ты видишь. Теперь мы что-нибудь сделаем — то, что нужно, чтобы все было хорошо, и я уйду. Сразу. Но не раньше.

— Ты уже сделал все, что мог, явившись сюда, — отрезал встретивший его. — Ты качнул чашу на весах — и она опрокинулась. Теперь она пуста. Пока не наполнится, а наполнить ее не под силу никому из людей. Равновесия нет. Ты нарушил его. Кара падет на твое царство.

— Какая кара? За что?

— Явившись незваным в Долину…

— Но я уже был здесь!

— Незваным…

— И почему — царство? Если я что нарушил, пусть я и буду наказан, но почему — другие?

— Потому что ты царь. С той минуты, как ты принял корону на свою голову, ты больше не можешь считать себя просто человеком и жить как любой человек. Ты — Аттан, каждое твое слово, каждое движение, действие и промедление, желание и мысль — все это Аттан. Он наброшен на твои плечи, как царская мантия, и живет, и движется, и дышит твоей жизнью, твоим движением, твоим дыханием. И когда ты задумал недозволенное, самый воздух вокруг тебя оказался отравлен, и все вокруг испортилось и пришло в негодность. Ты слышал, что моровая язва посетила твое царство? Она долго не уйдет. Пока не насытится. Она и наполнит опрокинутую чашу.

— Но это вздор! — возмутился Эртхиа. — Я только сейчас вошел в долину, а гонца встретил раньше, еще в Аттане. В чем моя вина?

— Судьбе безразлично, за какой конец потянуть. Нить-то одна. «Раньше» и «позже» ничего не говорят о причине и следствии. То, что произошло позже, может оказаться причиной для предшествовавшего. Ты осужден не за то, что сделал это. Ты был осужден за то, что сделаешь это. Довольно тебе знать, что все случилось из-за тебя. Спорь с этим, если хочешь, но ты ничего не можешь изменить.

— Кто ты? — требовательно спросил Эртхиа.

— Я — Сирин.

Эртхиа отшатнулся.

— Ты не можешь быть им, потому что он — добр. А ты…

— Никогда Сирин не был добр, как не бывает добра Судьба. Если ты принимаешь ее и подчиняешься ей — нет нужды тебя понукать, отнимать украденное и вырывать из рук добытое обманом. Если твоя жизнь нужна Судьбе — Сирин отнимет тебя у самой смерти. Что такое доброта? Я не знаю ее. Я — раб Судьбы, любимый ее раб. Я делаю то, что она велит. Я здесь, чтобы сказать тебе об этом. А ты зачем пришел?

— Но брату моему, но мне самому ты говорил другое! Ты говорил: дерзай, иди вперед, не бойся — и победишь!

— Кого? — холодно удивился встретивший его на пороге Храма. — Судьбу? Разве и в твоей победе — не Судьба? Ты побеждаешь, но это победа Судьбы. Все твое — Ее. Нет ничего твоего. Царствуй, если Судьба дала тебе царство. И помни: потому и позволено было тебе жениться на Ханнар, а Ханису взять Атхафанаму, что Судьбе угодно прервать род Солнечных богов. Их больше не будет. Уже пора.