В регистратуре - [80]

— Будем здоровы! — отпила из кувшина хозяйка и подсела к столу рядом со своим богачом мужем. — Нет, он не слишком молод! — лукаво стрельнула она глазами в Каноника. — И потом, что значит слишком? Мужчина никогда не бывает слишком молод или слишком стар!

Они долго еще разглагольствовали, долго чесали языками. Только под вечер запрягли Каноник с сыном в свою тележку Белянку и Рыжего и двинулись домой. А сельский богатей не забыл достать из глубины шкафа тонкую дощечку и сделать на ней несколько глубоких зарубок.

— Михо! Через неделю, Медонич сказал. Пройдет неделя, и ты поедешь туда, где я никогда не бывал! — начал коротыш Каноник, щелкая кнутом над головами своей скотины, когда они перевалили через первый холм по дороге домой. — О, я хорошо знаю, чем дело кончится! А? Михо? Ты-то соображаешь? А кончится оно тем, что мой Михо сам станет барышником, не долго ему маяться да гонять богатеевых лошадей. Или, может, не так?

Юноша кивнул головой, на щеках у него выступил румянец, словно он устыдился того, что родитель угадал мысли, уже овладевшие им и увлекшие надеждой.

— А ты, Михо, осмотрелся в богатеевом доме, заглянул в углы?

— Как это заглянул в углы? Я вас, батя, не пойму!

— Хм, не поймешь! Ведь тебе уже толковали, что не должно быть такого, чего б ты не понял! Ладно, видал ты там такую хмурую девицу, а?

— Ну, видал! И что?

— И что? Дурак! Неужто ты ничего не забрал в башку?

— Я догадываюсь, о чем вы, батя!

— Ну и ладно, коли догадываешься. Юста единственная дочь у богатея. Вот как бывает. У нас детей, благодарение богу, что ягод на кусте. А у этого одно-единственное, и то девка. У тюльпана цветок нарядный, а ни плодов, ни запаха! У бедного шиповника колючки да листва, а цветы пахучие и плодов-то красных, плодов! Так и у людей. Я и наш сосед, Дармоед Йожица, настоящий шиповник рядом с таким богачом. Музыкант только и мечтает, как бы его сын Ивица вышел в большие господа, тогда живи да радуйся. Большой господин позаботится обо всей мелюзге и мелкоте, что ползает и болтается под ногами, орет и лопочет по всему дому. И у тебя братцев и сестриц полон дом, мой Михо. Большим господином ты стать, ясное дело, не можешь, а богатым — можешь, это поважней будет. У меня сегодня от всех этих мыслей голова раскалывается, прямо в глазах темно. Девка-то щеголиха, гордячка, говорят, хоть красавицей не назовешь. Но в наших горах так заведено! Она хорошо знает, что богатая, что все добро отца и матери к ней перейдет, вот и ломается. Ты, Михо, поедешь далеко, гляди там в оба. Глаз не спускай с газды Николы: куда он оком, туда ты скоком! Ты с лица красивый, голова на плечах что надо. У девки гордыни-то поубавится… Ты сегодня шепни ей на ушко, завтра скажи словечко доброе, ласково погляди, а там подмигни, шуточку подбрось. Баба есть баба. Ты, Михо мой, можешь и зятем стать нашего богатея. Что ты на это скажешь, а? — коротыш Каноник соскочил с телеги и затрусил впереди Белянки и Рыжего, так как дорога пошла под гору.

Сын отцу ничего не ответил, но задумался, ушел мыслями далеко, далеко, только лицо чуть подергивалось, да время от времени он проводил рукой по лбу, будто хотел выбросить из головы мучившие и томившие его думы.

Приближаясь к своим холмам, отец и сын встретили соседа, музыканта Йожицу, он шел по дороге, опираясь на длинную кривую палку, с набитым доверху мешком, нагнувшись вперед и стараясь шагать как можно шире и быстрее, будто куда-то опаздывал.

— Гей, Йожица, куда снова путь держишь, никак, за море собрался? — окликнул его коротыш Каноник, останавливая Белянку с Рыжим и поглаживая бычка по шее.

— Да вот, к нему спешу, в город.

— Ну и как он там? Важный господин, а? — прищурился коротыш Каноник, губы у него задрожали от злости и ехидства.

— Хорошо ему! Лучше, чем нам! Каждый день жареное мясо да белый хлеб, да к хлебу… Ох, там всего невпроворот. Прости меня, боже, — сплюнул Йожица, — у господ и собаки, и свиньи живут лучше, чем мы тут на селе.

— Зря вздыхаешь, Йожица! Мы, крестьяне, живем по-своему, а господа в городе — по-своему! Думаешь, человеку только и нужно, что белый хлеб и сладкий кусок? Э, нет, дорогой, нет! Иной раз сладко съешь да горько отрыгнется, сладкая похлебка да в брюхе колет! Что это я хотел у тебя спросить? А, да… Кем же твой сын станет? На кого вы его учите? На судью, что ли? — начал коротыш Каноник набивать трубку, опустившись на зеленую траву и поглядывая исподлобья на Йожицу.

— Да кто его знает? Я и жена, мы всем сердцем желаем, выучился бы он на жупника. Священник есть священник! Почтенный, уважаемый человек, и всегда при белом хлебе, хоть, как птица небесная, не сеет, не жнет! Но они там… родич наш камердир Юрич и его милость старый господин и слышать о том не желают, насмехаются, хотят, чтоб мой Ивица выучился на судью или стряпчего. Эх, что ж поделаешь. Они кормят его, одевают, значит, им и решать. — Йожица поправил мешок, поднял палку, собравшись идти своей дорогой.

— Погоди, погоди, сосед! Ты и так придешь раньше времени, — посасывал Каноник свою трубку. — Вот тебе и господа! Ни во что не ставят священников! А ведь какая была б честь для нашего села, когда б твой парень выучился на попа! А ты стой на своем! Ты что, не хозяин своему дитю? Эй, прийдись мне вот так, я б им показал! Михо, чего стоишь? Погоняй, я следом за тобой, я следом…