В регистратуре - [79]

— Господин Никола, он в погребе, велел женщинам приготовить закусок и лепешек! — зычно выкрикнул Михо.

Маргарита два-три раза глянула на молодца и ласково ему улыбнулась, засучивая рукава до самых плеч, так что полные белые руки стали еще соблазнительнее.

— Кто ты, почтенный юноша, что хозяин выбрал тебя передать нам такое поручение? Как тебя звать? Эй, не беги, парень! Или у тебя затряслись колени от страха перед женскими юбками!..

— Да никуда я не бегу! Думаете, я робею перед женщинами? Сильно ошибаетесь, хозяйка! Как меня звать? Михо я, сын коротыша Каноника!

— Сын Каноника! Ха-ха-ха! — громко захохотала Маргарита, подошла к Михо и потрепала его по плечу. — А ты вырастешь чуть побольше твоего папеньки? Вырастешь? И ты такой же пройдоха и ловкач, как он? А? — ущипнула Маргарита гладкую щеку юноши и вышла из комнаты.

Юста презрительно исподлобья измерила юношу взглядом, в душе злясь на мать, что она уделяет столько веселого внимания этому черномазому голодранцу. Она всех должников своего отца, привозящих осенью дары, считала голодранцами и нищими.

Когда госпожа Маргарита вышла из комнаты, Михо вернулся в подвал.

— Все передал, парень? — спросил, не оборачиваясь, Медонич и потянул из кружки, причмокнув языком.

— Передал, — ответил Михо.

— Так! А бабы что?

— Шутила со мной хозяйка, чего-то говорила, но я не все понял.

— Вот видишь! Все, все надо понимать, герой! — И газда Медонич подал кружку коротышу Канонику. Тот ухватил ее обеими руками и так хлебнул, словно хотел проглотить вместе с содержимым.

— Ох, доброе, ей-богу, и крепкое! Так по всем жилам и растекается, а уж греет… И я тебе привез отменного винца, но уж тут слов не подберешь! Видать, «Розол»! Э, э, не родился еще такой человек, кто бы мог с тобой…

— Ну-ка, дай парню! — прервал газда Медонич Каноника, который все еще прижимал кружку к груди.

— Да, да, Михо! На, Михо, попробуй, чтоб знать, какое винцо водится в погребах нашего богача… — И Каноник передал кружку сыну.

— Молчи, Коротыш, молчи! Что за богач, который в затылке чешет? Бедность, бедность, дорогой мой. Вот подсобрал немного, сколотил, а дураки и звонят во все колокола! Да пусть их. Благослови меня бог и сохрани от разбойничьего ножа! А от их болтовни мне ни холодно, ни жарко. Пусть мелют языками бездельники, это и есть их дело…

— Эх, прытко несешься, как горная речка, что точит и размывает берега, пока и столетний дуб не свалит! Чего уж таить? Ты ведь слава и гордость нашего края, всего прихода, возьми хоть господ, хоть попов, хоть самого светлого царя! — льстиво разливался коротыш Каноник.

— Э, хватит, хватит, замолчи, распелся, что тысяцкий на свадьбе! Ну, парень, как тебе винцо показалось? Не отдает ли глиняной кружкой или бочкой, а? — обратился хозяин дома к Михо.

— Как показалось? — пробормотал парень, заглядывая в пустую кружку, — да никак! Батя все до дна высосал, откуда ж мне знать, какое оно на вкус да чем отдает!

— Ха, ха, ха! — расхохотался сельский богатей. — Вишь, до дна высосал! — Он выхватил кружку из рук Михо и снова спустился по ступенькам в нижний этаж погреба.

— Хозяин, благослови бог и дело, и работников, ты бы нацедил теперь моего? Поглядеть, какое оно! — закричал ему вслед коротыш Каноник.

— Не стану я его починать! Пусть отдохнет пока. Знаю, что стоящее, коротыш Каноник на своей коровенке что попади не привезет. Такого молочка не выдоишь у Белянки из ее пустого вымени! — весело отвечал богатей, топая по ступеням с полной кружкой. — На, сынок! Теперь ты первым хлебни, чтоб мы тебя снова не обошли! — подал Медонич Михо кружку, потом снял с полки другую, побольше, дунул в нее разок, другой и пошел к длинному узкому бочонку. Не успели они глазом моргнуть, как кружка была полна до краев и крепкий аромат вина разнесся по затхлому погребу.

— Ох, мать родная, что за винцо! Видать, этот виноград зрел у бога за пазухой! — чмокал языком Михо, передавая кружку своему родителю. Кружка заходила по кругу, а когда показалось дно, хозяин протянул Михо новый полный кувшин, с одного края щербатый. Они выбрались из темных погребов на свет божий, заскрипели ключи, это Медонич запирал свой подземный двор. Все трое молча вошли в дом, где большой стол уже был накрыт белоснежной скатертью и на нем стояли три деревянные тарелки, на одной лежал жирный розовый окорок, на другой овечий сыр, а на третьей — большой, едва початый каравай хлеба.

— Слава Исусу! Да снизойдет божье благословение на этот честный почтенный дом! Да цветет в нем счастье, да сияет ему солнце, да греет его тепло небесное! Здоровья вам, досточтимые хозяюшки! Здоровья всем малым и старым в этом доме! — раскудахтался коротыш Каноник. После воздуха погребов лицо у него пылало, а сердце рвалось ввысь.

Мужчины уселись за стол, женщины остались стоять. Принялись за еду, кувшин переходил из рук в руки.

— Значит, так, парень, — обратился богач к Михо, когда тот передал кувшин хозяйке, — чтоб через неделю ты был готов, отправимся на конную ярмарку в Фурланию! Если ты, конечно, еще не слишком молод…

— Да уж, молод! — загудел коротыш Каноник, щурясь исподлобья на невесту Юсту. — Почему ж слишком молод? Его уж и женить время. Ноги у него быстрые, как у серны, а руки сильные, ловкие, жилистые. Сами увидите, сами увидите.