В регистратуре - [137]

— Пришла, да… А ты приготовила все, как надо? А, Елуша? — ответила ведьма и шлепнула Елушу по бедру. — Ну и ядреная ты баба, не дай бог сглазить! А этот твой камердир Жорж, он как полудохлый комар, что взобрался на царскую кобылицу… Хи-хи-хи! — громко хохотала старуха.

— Как же не приготовить, коли ты, старая, приказала? — засмеялась Елуша, показывая, что ей приятна лесть старухи. А потом, лукаво улыбаясь, принялась рассматривать Аницу. — Где ж ты ее такую отыскала, старая перечница? Такой красавицы и в тридевятом царстве не найти! Ну, старая, дьяволу никогда не переплатить за твою черную душу!

— Чего грешишь? Чего хулишь бога и его творения? Красив только бог, матерь божья, святые да ангелы-хранители. А человек под небом, мужчина ли, женщина, лишь создан по образу и подобию божию, потому может быть всего-навсего хорош собой! И моя девочка хороша, как погожий день, и скажу тебе правду, непутевая ты баба, — хитро подмигнула старуха, снова сладострастно облизывая верхнюю и нижнюю губу, — скажу тебе правду, эту лилию сорвала я прямо в церкви, она там горячо молилась перед ликом богородицы. Ах, честь ей и слава, — кинулась на колени ведьма, ударяя себя в грудь и закатывая глаза.

— Ха-ха-ха! Ну и мудрая ты старуха! Сам дьявол засел в твоих изворотливых мозгах! Не за тем ли ты обходишь все церкви да капеллы в городе, чтоб красть с алтарей такие вот лилии! Конечно! Такая у тебя работа — сводить с ума клиентов да заказчиков! Эх, если б я могла вином да жареным мясом так услаждать! Никаких забот не знала бы! Где бы ты не нашла девчонку — у алтаря, в бурьяне, под кустом, — твое счастье! Ведь ей цены нет, никто с ней не сравнится! Эх, старуха, была б я твоим клиентом, я б тебе на шею столько дукатов нацепила, сколько весит эта твоя новая лилия. Так что, старая, твои черные морщины еще разгладятся! Дай бог счастья тебе и моему дому! Пошли скорей, чтоб гости нас не застали, я там комнаты приготовила, а моего пентюха убогого, Жоржа, скоро загоню в его мягкую постель, чтоб не мешал нам дело делать. Пошли, пошли, миленькие мои!

Елуша подхватила свечку и по длинному коридору отвела старуху с девушкой в просторную комнату, где пахло жареным мясом, вином, цветами, свежим бельем и прочими приятными вещами. Тут же она зажгла две большие лампы.

— Вот так, детка! — ущипнула Елуша девушку за щеку, закончив свои труды. — А чего ты такая грустная? Ни одного словечка не промолвила, ты, может, немая? Веселей, веселей! Ты красивая, свежая, здоровая, невинная, как роза, такой же вот должна быть и веселой, радостной! Девичий век короток, промелькнет, как молния, как солнечный луч, когда он из-за туч на миг один пробьется, а то, что потом будет, то уж надолго, кладбищенская тоска, бескрайняя темь, и не поймешь, откуда взялась, когда кончится, куда денется! Не бойся, детка, ничего не бойся! Будь веселой и храброй… Эх, была б я мужчиной! — снова ущипнула Елуша девушку за щеку и убежала вон.

— Вот видишь, голубка, горлинка моя, какие достойные люди, какая добрая да милая эта моя родственница! Вот здесь мы и начнем нашу городскую жизнь, детка! — потрепала старуха Аницу по плечу и провела рукой по ее груди. — Все хорошо, все! — бормотала она, потирая пятнистые, как тигровая лапа, синие старушечьи руки с густой сетью черных мелких жил, кости на них торчали, как на старом, изработанном и взлохмаченном трепале.

— Жорж! Возьми-ка лепешек да мяса, а со стола для богатых гостей, в углу, против городского сада, бутылку вина, в таком вине ты никогда еще ус не мочил, даже у твоего почившего в бозе Мецената, хоть ты и вздыхаешь по нему день и ночь! Лопай, пей и пораньше спать отправляйся, не мешай нам дело делать! Да держи язык за зубами, мой старый, добрый, славный муженек! Тсс! — приложила Елуша к губам камердира указательный палец и чмокнула его в лохматую макушку.

— Ладно! Гони все, что перечислила, я пойду к родичу, яристу Ивице, мы там вместе с ним попируем! Вот и буду в стороне от ваших бабьих козней, а потом завалюсь на диван школяра и просплю всю ночь! Дьявол бы побрал ваши бабьи дела! Сам черт в них не разберется, — прищурился камердир на свою пышнотелую жену и провел пальцем по сивой щетке под носом. На старости лет у него там появилась жесткая грубая щетина. Камердир, супруг богатырши Елуши, больше не брил усов, потому что нос и губы у него стали багровыми и отекшими от пьянства, вот он и решил отращивать усы. И этот прежде пустынный край теперь напоминал стерню после покоса.

— Вот здесь и будешь служить, цыпленочек, у доброго и порядочного господина! Только уж слишком ты стыдлива и пуглива. Важные господа этого не любят. Ох, и хорошо ж тебе будет! Служба — грех жаловаться, работа легкая, так вроде игры, а жизнь распрекрасная! Вишь, столы ломятся? Все в твою честь, во славу твоей службы! И так каждый день, ягодка моя! Только ты уж будь посмелее да похрабрей! Чего ты закрыла руками свои щечки и черные глазки! Ты уже не дитя, что думает, коли оно закроет лицо руками и ни на кого не глядит, так и его никто не увидит!

Девушка ни слова не ответила болтливой старухе, лишь прильнула к ней, сердце у нее стеснилось, оно наполнялось непонятной тревогой — смесью робости, изумления и смутных предчувствий.