В регистратуре - [112]

Девушка жалобно вскрикнула, пошатнулась и чуть не упала, но быстро пришла в себя, выдернула свои руки из рук юноши и побежала по тропке вниз, в ложбину, из которой другая тропинка вела на холм коротыша Каноника к его дому и усадьбе.

Ивица в первое мгновенье опешил, а потом бросился за девушкой, догнал внизу, обнял, прижал ее голову к своему лицу, снова ощутив ее дрожь, пламя щек и частое, громкое биение девичьего сердца.

— Ах, Ивица, вот уж никогда б не подумала, что вы такой… Пустите, пустите меня! Не приведи бог, кто увидит! Или застанет! Пустите! А я всю жизнь думала, вы святой… Пустите, я ничего не понимаю! Голова кружится… Пустите…

И юноша почувствовал, как его щеки оросили горячие слезы.

— Видишь, Аница! О, я так счастлив, мне так хорошо, так отрадно… Я понял, почему вдруг пролились слезы из твоих прекрасных черных глаз. Я понял, почему так сильно бьется твое сердце, почему так горят твои щеки! Откуда этот трепет и дрожь! Это и есть, моя девочка, твой сладостный и тайный ответ на мой вопрос! Это и есть твое «да»! С этой минуты я буду знать, что ты не уснешь, не проснешься, не помолишься богу, не поглядишь на лики святых и ангелов в церкви без мысли обо мне! О, и я буду постоянно думать о тебе, милая моя Аница! — И юноша поцеловал в обе щеки обомлевшую, почти обеспамятевшую деревенскую красавицу. Она не знала, что с ней происходит. Вырвалась из его объятий и со всех ног побежала в гору, домой.

— Ах, что со мной? Может, это безумство? Что теперь будет? И все же! Все же! Мне словно рай открылся! Аница! Аница! — шептал оставшийся в одиночестве юноша, тоже поднимаясь в гору к своему родному дому.

* * *

Лаура еще несколько дней разыгрывала горе и печаль у старушки, приютившей ее после пожара и краха дома Мецената. Но у богомолки ей становилось все тягостнее и тоскливей. Та молилась день и ночь за души усопших злодеев этого света: она считала, что, когда они затевали какое-нибудь преступление, ими владел адский дух сатаны. Старуха полагала, что наша комедиантка утешится, если пойдет по ее стопам, целиком посвятит себя богу и вместе с ней будет молиться за души несчастных, которые творили зло, не ведая, что творят. Но Лауру это никак не устраивало, и она съехала от старухи на другой конец города, точнее, в пригород, и здесь день и ночь, запершись в своей квартире, пересчитывала и перебирала добро, украденное и унесенное из дома Мецената.

Наконец настал день, когда она добралась до последнего мешка, вытряхнула из него содержимое и на дне обнаружила какие-то бумаги. Она взволнованно достала их и торопливо развернула. Руку Мецената она узнала сразу.

Лаура принялась разбирать бумаги, читать их и изучать. Вдруг она побледнела, ей стало дурно… Тревога, страх, ужас охватили все ее существо, мутился разум. Дрожа всем телом, она хватала руками воздух, будто ей нечем было дышать, что-то невнятно выкрикивала, рыдала, а то на целые часы застывала в оцепенении, задумчиво и немо глядя перед собой, точно мраморная статуя.

Что же было в бумагах? Ужасная тайна. Лаура поняла сразу. В первое же мгновение в голове у нее мелькнула догадка, наполнив душу ее громыханием бури, ураганом. И чем ближе Лаура была к истине, тем сильнее гремела и завывала буря, словно небеса низверглись на землю, пока наконец перед ее взором она не встала во всем своем ужасе и кошмаре.

Что же все-таки было в этих записках?

На первых страницах коротко и сухо говорилось о происхождении Мецената и первых годах его жизни, о чем мы уже знаем. Затем довольно живо и красочно рассказывалось о нескольких любовных приключениях. А потом шла история о «прелестной Дорице». Глубокая печаль пронизывала повествование. «Но никто ничего не знает, кроме меня и бога!» — таким восклицанием начинал Меценат описание своей тайны.

«Когда все было кончено и несчастная Дорица, искалеченная, обезумевшая, пошла скитаться по деревням, от порога к порогу, я следил за ней, берег ее как зеницу ока, отсчитывая день за днем, и наконец время настало! Я отыскал одну старую уродину, открыл ей свои намерения и щедро снабдил деньгами. Не было нужды подробно излагать мою тайну, она тут же поняла, что от нее требуется: она обязана была ходить за несчастной по пятам, как добрый дух. Я шепнул, когда настанет срок. Она отмечала дни на дощечке, чтобы ее не подвела память. Сначала сумасшедшая с инстинктивной неприязнью смотрела на одетую по-городскому старуху, не понимая, за кем она следит. Но потом, очевидно, привыкла по свойственному затуманенным мозгам всех сумасшедших заключению: это судьба, значит, так должно быть! Моя доверенная поселилась в одинокой, всеми позабытой, заброшенной хижине на краю моих поместий, обжила ее, подготовила все необходимое и, когда пришло время, привела туда искалеченную, безумную Дорицу. Несчастной стало худо, она потеряла сознание, на свет появилась девочка, которую она так и не увидела. И этот плод моей прихоти, моего греха никогда не узнает, откуда он, кто его родители, так же, как изуродованная и безумная Дорица понятия не имела, что носила под сердцем и произвела на свет живое существо. Моя доверенная быстро сообразила, как пристроить девочку, а немалые деньги и дорогие подарки помогли поместить ее в одну городскую бездетную семью, где всегда мечтали иметь ребенка, тосковали по нему, полагая, что только дети приносят божье благословение и счастье в семейную жизнь. Этим людям пришлось по душе предложение старухи, а большие деньги и богатые подарки, которые принес с собой таинственный ребенок, они восприняли как первое благословение и счастье, нежданно пришедшие в их небогатый дом… Приемные отец и мать окрестили девочку и дали ей свое имя. Я щедро вознаградил свою доверенную и с тех пор больше никогда ее не видел и не знаю, куда она исчезла. И о моем ребенке, о его приемных родителях мне тоже ничего не известно. Ох, если бы судьба позволила мне хоть когда-нибудь увидеть и под старость прижать к отцовской груди это создание, плод моей жестокости и тяжкого греха!»