В регистратуре - [103]

И молодые берут хлеб, и подносят соль ко рту, и пригубливают вино, а потом дружка, держа в руках поднос с хлебом и солью, кувшин с красным вином, перепрыгивает через костер и кричит тонко и голосисто:

— Как вы нам, так и бог вам! Богу — молитва, попу — подать и целованье рук — так и мы воздаем друг другу добром за добро! Исполнились заветные чаяния ваши и наши — богу во славу, а нам на радость и веселье! Ура! Ура!

Хозяева обнимаются с молодоженами и поезжанами, а музыканты наяривают так, что от струн искры летят, вино из кружек, громко булькая, течет в горло, а оттуда прямо в веселящееся сердце. Дети вокруг костра водят хоровод, визжат и распевают песни.

И так возле каждого двора, без спешки и суеты. В доме газды Медонича уже из себя выходили. Больше всех сетовали стряпухи: и еда у них простынет, и весь дух улетучится. Да и тьма-тьмущая деревенских ребятишек гомонит в нетерпении. У бедняг слюнки текут от предвкушения лакомых кусочков, а ноги сами собой подскакивают в ожидании музыки.

— Едут! Едут! Едут! Уже под Рылом, уже сошли с повозок, на бугор поднимаются! — кричит наконец кто-то из толпы гостей, слетевшихся со всех сторон в богатый дом Медонича.

— Идут! Идут! Идут! — визжат, захлебываясь, ребятишки и бегут на подворье Медонича, где в эту минуту вспыхивает большой костер, чтоб осветить дорогу молодым и свадебщикам. Все заволновались, засуетились. Даже Медонич проворнее, чем обычно, забегал от одного стола к другому, тут поправляя кувшины, там огромные бутыли старинных мер. Коротыш Каноник с Длинной Катой вроде бы стеснительно и робко жались к дверям, стараясь поскорее увидеть молодых и сватов. Длинная Ката сегодня немного добрее глядела на свет божий, а широкая красная шаль на ее плечах бросала багровый отсвет на ее морщинистое лицо. Маргарита Медоничева быстро, ловко хлопотала вокруг бесчисленных яств вместе с четырьмя умелыми и старательными помощницами, «нанятыми стряпухами», как их называли, но не упускала случая смерить с головы до пят мрачным и злобным взглядом Длинную Кату и проворчать себе под нос: «Вишь, сколько их набилось в наш богатый дом, чтоб попользоваться моим трудом и мукой! А он? Милый Стипе! Выжили его, разлучили нас… Ну погодите, погодите! Мы еще поглядим!»

Яков Брдовечский, высокий тощий крестьянин с маленькой головкой на длинной согнутой шее, с длинными и тонкими, как прут, светлыми усами, сидел во главе стола и смотрел в свою кружку в глубокой задумчивости. Сегодня он пировой староста, а он хорошо знал хитроумного шафера Янко. Жестоких схваток при выполнении сложных и запутанных обрядов, когда вводили в дом и усаживали за стол молодоженов и сватов, не избежать. Но Яков Брдовечский искусный тысяцкий, он не ударит лицом в грязь. И все же было бы приятнее, если бы вместо несговорчивого Янко главным шафером оказался какой-нибудь недотепа дальний родственник. А сватов полон дом, господи! Во всем уезде ни на одной свадьбе столько не бывало!

«Ну, Яков, зови на помощь весь свой ум! Эх, и он чего-нибудь да стоит!» — решил тысяцкий, тонко покашливая и озираясь по сторонам, не проник ли кто в его мысли. В эту минуту его лицо и весь дом озарило пламя — на подворье Медонича вспыхнул и затрещал костер.

И вот уже стучит, точнее сказать, лупит в дверь кулаком первый дружка Гргина.

— Ну, с тобой я просто разделаюсь, ты запляшешь под мою дудочку.

Гргина вошел в дом, и обряды начались. Все шло, как положено, мудро и разумно. Тут появился и главный шафер Янко. Битва была лютая и непримиримая, однако хладнокровная, неспешная, почти вялая речь Якова Брдовечского, его чистый высокий голос, длинные, но стройные и размеренные фразы, четкая, изматывающая противника логика вскоре совсем истощили ораторскую мощь главного шафера Янко, и он сдался, протянул руку тысяцкому и шепнул ему на ухо:

— Дьявол с тобой! Больше не хочу! Давай пощадим друг друга, лучше обрушимся на эту ораву сватов, надо их умотать!

Яков Брдовечский довольно усмехнулся и кивнул головой побежденному, что согласен.

Между тем молодые и сваты входили в дом под музыку, шум, восклицания гостей и крики детей. Начались объятия и поцелуи, стряпухи принялись уставлять столы бесчисленными яствами. Нигде никогда не видывали и не слыхивали ничего подобного. Если на самых блестящих свадьбах подавалось по четыре вида супа, по четыре вида жареного мяса и прочих блюд, то у Медоничей на столах дымились двенадцать разных супов, двенадцать видов жареного мяса, двенадцать видов лепешек и печений, двенадцать видов подливок. Всего по двенадцать! Медонич выставил на свадебные столы и двенадцать сортов вина, одно крепче и слаще другого. Поскольку жених шел в примаки, свадьба праздновалась только у Медонича и длилась полных восемь дней и восемь ночей. Никогда еще не было и никогда не будет такой свадьбы, как у Медонича! И вправду, богатая свадьба для богатых сватов.

* * *

Когда Меценат выгнал школяра Ивицу, на несколько дней в доме воцарилась гробовая тишина. Камердир бродил и слонялся по опустевшему дому как неприкаянный. Он беспрестанно вздыхал и что-то объяснял самому себе, считая на пальцах: