В Речи Посполитой - [41]

Главным врагом считали поляки Россию — после наполеоновских войн более 80 % того, что было когда-то Речью Посполитой, вошло в состав Российской империи. В XIX веке любой враг России, от Наполеона до Шамиля (вождь чеченцев), имел в своих рядах польских добровольцев. Надо заметить, что Россия вначале, при Александре I, пыталась действовать больше пряником, чем кнутом. Поляки не только получили полное прощение за службу у Наполеона, но и широчайшую автономию в составе Российской империи — Царство Польское. А в нем, кстати, сперва и конституция была, о чем в самой России еще и не мечтали[66]. И крепостное право, уничтоженное Наполеоном в герцогстве Варшавском, не было восстановлено в Царстве Польском.

А экономического грабежа Польши и в помине тогда не было — наоборот, Россия покрывала бюджетный дефицит Царства Польского! Но не «приручились» поляки. Многие из них «сделали ненависть к России своей судьбой и профессией». Притом они так и не научились порядку — вечно спорили не к месту между собой, всегда упускали удобный для восстания момент. Впрочем, многие в XIX веке считали, что именно любовь поляков к анархии и делала невозможной их интеграцию в Российскую империю — государство хорошо организованное и строгое.

Как бы там ни было, картина их борьбы за свободу получилась величественной. «Самозабвенные польские восстания» восхитили и восхищают по сей день многих. От космополита еврейского происхождения Карла Маркса до нынешнего русского националиста Солженицына.

С каждым восстанием (1830, 1863 года) положение поляков ухудшалось. К концу XIX столетия от былого русского либерализма в Польше не осталось и следа. Даже само слово «Польша» старались не употреблять. Говорили «Привислянский край» (по названию реки Вислы). Хуже того, второе из этих восстаний нанесло удар по либеральным реформам Александра II в России. Но все это поляков ничему не учило. Кнут был также бесполезен, как и пряник (впрочем, кнут был серьезный только по понятиям XIX века). Навсегда остались они оппозиционной группой в Российской империи. И мятежный свой задор не теряли ни «во глубине сибирских руд», ни на Камчатке, куда попадали после неудач своих восстаний. Русский революционер-анархист и ученый-географ Петр Кропоткин, долго живший в Сибири, стал свидетелем их героического и безнадежного восстания в районе Иркутска — поляки задумали пробиться в Китай! Кропоткин восхищался ими, и считал русских заключенных на такое не способными.

Русские поляков, естественно, не любили (кроме горсти революционеров-космополитов, вроде Герцена и Бакунина). Эта полонофобия ярко отразилась в русской литературе, в частности, у Достоевского. Все народные волнения, пожары в Петербурге, причины которых не были установлены, и т. д. приписывались полякам. Русских революционеров считали польской агентурой, иногда не сознательной. Революционной славе поляков способствовал их знаменитый лозунг, обращенный к русским карательным войскам: «За нашу и вашу свободу». В общем, были они в России революционным пугалом, пока на рубеже XIX–XX веков это место не заняли евреи.

Меккой польских эмигрантов в то время был Париж. Но Франция имела существенный недостаток — она далеко от России. И после Наполеона воевала с Россией только один раз — в Крымскую войну. Самых непримиримых польских эмигрантов это не устраивало. И они устремились туда, где шансы сражаться с русскими были наибольшие — в турецкую армию, благо русско-турецкие войны шли часто. Прошли времена Яна Собесского, и турки, как вечные враги Российской империи, теперь вызывали симпатии поляков. Османская империя охотно принимала эмигрантов. Европейские военные были ей нужны для модернизации отсталой турецкой армии. Это были в основном поляки и венгры. Последние эмигрировали в 1849 году, когда «европейский жандарм» Николай I помог австрийцам разгромить национально-освободительную революцию в Венгрии (в которой участвовали и поляки). На всех этих людей султан мог положиться — они ненавидели Россию.

Большинство поляков и в Турции оставались католиками и старались там жить по-польски. В XIX веке под Стамбулом возник целый польский городок. Но бывали и случаи перехода в ислам. Во-первых, в интересах борьбы с Россией. Ведь часто приходилось идти в бой вместе с мусульманскими фанатиками, всех христиан ненавидевшими и нюансов не различавшими. А во-вторых, возможно, и в интересах карьеры. Местные православные балканские славяне (болгары, сербы) турецких поляков боялись и ненавидели, считали их «большими турками, чем сами турки».

Выходило, что и в благородном славянском семействе не без урода, а так как эту истину признавать было горько, то возникла даже теория, что поляки народ не славянский, поэтому и бунтуют непрерывно против друга и защитника всех славян — русского царя. Теория эта настолько нелепа, что я кратко приведу ее, как пример заказной псевдонаучности.

Когда-то, в раннее средневековье, существовал в Европе могучий Аварский каганат (VI век — 796 год). Центр его находился на территории нынешней Венгрии. Это была агрессивная полукочевая империя, в конце концов разгромленная Карлом Великим. Пришли авары с Востока. После поражения они быстро исчезли с исторической сцены, то есть смешались с другими народами. У враждебных аварам славян даже поговорка бытовала: «Сгинули аки обры (авары)», — говорили о пропавших без вести. Но в Дагестане и доныне живет небольшой народ — аварцы. И там же поблизости есть родственный аварцам народ лакцы, еще в несколько раз меньший по численности. Так что все ясно: авары, явившиеся в Европу в VI веке, и кавказские аварцы — две ветви одного разделившегося народа. Те грозные авары увлекли в своем движении в Европу каких-то лакцев. А другое название поляков, как известно, — ляхи. Они и есть потомки тех лакцев, а не славяне! Все это писалось в серьезных книгах в конце XIX века, в эпоху Александра III (сам читал!).