В раю мы жили на суше - [2]

Карл покосился на застывшую в скорбном молчании маску. Когда очередной сеанс? Он дернулся было посмотреть на солнце, но оборвал жест с ощущением почти физической боли от его бессмысленности. Здешнее солнце не двигалось.

Оно было намертво впаяно в небосвод. В единственных часах Карла давным-давно села батарейка, и время в этом мире стояло. Карл старился, дети росли, дул ветер, но время стояло, и над островом висел вечный полдень.

Карл неподвижно сидел в центре почти круглой, четко очерченной тени солнечной батареи, спиной к передатчику, лицом к морю. Над его головой ветер развевал длинные пряди сухих, разноцветных водорослей, привязанных к ферме (явно работа Мервина, как и узоры из раковин и панцирей), гудела под ветром туго натянутая на зонтичный каркас ткань солнечной батареи, море оставалось пустым и ничего не происходило.

«… да, хорошо адаптировались», думал Карл, «кто мог бы подумать… особенно когда кончились запасы пищи и пришлось переходить на местную живность…»

То были кошмарные дни. Карл с содроганием вспоминал все эти болезни, которые неизвестно как и чем надо было лечить, расстройства желудков и поносы, их плач и свое полное бессилие и отчаяние.

«… теперь я им и не нужен — сами управляются… и море — как на заказ — температура воды 36 градусов по Цельсию, можно сутками из него не выползать без опасности переохладиться или перегреться… хорошо, на отмели, вроде особо опасных тварей нет, но рано или поздно они доплывут до глубоких мест, и кто им там может встретиться?.. черт! — рано или поздно… о чем я думаю?.. ведь отыщут же нас когда-нибудь… или я и сам уже не верю? Они уже почти взрослые… у Владимира и Клода волосы под мышками и на лобке появились… Мервин отстает в развитии, но смышлен, хитроват, на лету все схватывает… у Владимира ум другой — глубокий, основательный… прирожденный лидер… Клод, пожалуй, сильнее его, но во всем подчиняется, туповат… и девочки растут… скоро надо будет им про месячные объяснять, чтобы не пугались… что за комиссия, Создатель!.. если помощь еще на несколько лет задержится, придется и роды принимать… интересно — сами догадаются, что у них для чего, или рассказывать понадобится?..»

Громкий трубный звук с моря заставил его напрячься. Что-то неуловимо изменилось во всем мире. Воздух стал — как плавящееся стекло.

Резкие звуки каких-то варварских труб доносились уже со всех сторон, а Карл все сидел, придавленный тяжелым, темным страхом, и не было у него сил распрямиться и посмотреть, что происходит на море.

Наконец смог он поднять тяжелую голову, чтобы увидеть, как они выходят на берег. Сотни, тысячи — неровными рядами, повторяющими очертания береговой линии, ступали они на песок, вода стекала по их нагим телам, капала с мокрых бород мужчин и длинных распущенных волос женщин. А за их спинами, он ясно видел, все море до горизонта было усеяно человеческими головами плывущими к острову. Тысячи рук сверкали на солнце, вздымаясь и опускаясь для очередного гребка, блестела кожа резвящихся между людей дельфинов.

Многие из вышедших на берег мужчин были вооружены короткими, крепкими шипами или зазубренными, длинными костяными мечами меч-рыбы. На женщинах были ожерелья из мелких пурпурных ракушек, затмевающих яркостью подрагивающие соски, многие носили переброшенные через плечо пучки мягких водорослей, в протянутых вперед ладонях они несли горстки жемчуга, яркие веточки редких кораллов, причудливые раковины. Те, что уже были на берегу пели какой-то гимн, и звуки его все крепли и нарастали по мере того, как к поющим присоединялись выходящие из моря. Высокие женские голоса выпевали длинную мелодичную фразу, слов которой Карл не мог разобрать, мужские голоса как бы ставили за ней точку, выдыхая низкое, грозное «А-У-МММ», после чего раздавался трубный рев длинных, закрученных винтом раковин…

Они приближались к Карлу, но казалось, его не замечали. Их взгляды были устремлены на металлитовую маску на панели передатчика.

Впереди всех двигалась невысокая худощавая фигурка. Карл с трудом узнал Мервина. В растянутые мочки ушей мальчика были вставлены веточки черного коралла, грудь закрыта рядами ожерелий и панцирем громадного краба. В правой руке — посох или жезл из длинной, извилистой ветви того же твердого, тяжелого коралла.

Мервин поднял руку, и первые шеренги остановились, сдерживая напор идущих сзади рядов. Мальчик подошел ближе к передатчику, не отводя глаз от неподвижной маски, медленно опустился на колени. Положил черный посох на белый песок, протянул вперед руки и обратился к маске распевным речитативом. И снова Карл не мог понять слов. Маска оставалась застывшей, рот ее был искривлен в издевательской ухмылке, глаза закрыты. Мервин повторил свой призыв. Он как будто ждал чего-то и не получал ответа. Взор его скользнул вниз, и он увидел раздавленную Карлом раковину. Лицо мальчика исказилось гневом, и он впервые посмотрел прямо на Карла. Его глаза горели жутким огнем.

«Святотатство!» — воскликнул Мервин тонким голосом, и заледеневший от страха Карл услышал грозный рев толпы: «Святотатство!»

Ужас не давал Карлу пошевелиться, он знал, что пришел его конец, он не мог даже кричать, и ему ничего не оставалось, как прибегнуть к единственному способу спасения. Он проснулся.