В районной больничке рядом с Москвой - [8]

С ощущением победы я рухнула на диван. И это его доконало! Диван, конечно, а не охранника. Боковина треснула и отломилась от сиденья, которое рухнуло на пол, а с ним вместе, естественно, и я.

— Ну, дела, — произнес охранник, вышел и тихо прикрыл дверь.

Я неуклюже поднялась с разгромленного дивана и стала искать потерявшуюся туфлю. Казалось, это сейчас самое важное. Причем снять вторую туфлю, чтобы было удобнее ходить, в голову не приходило. Снова открылась дверь, и тот же охранник внес на вытянутой руке мой пропавший башмак.

— Не переживай, доктор, все устаканится.

Действительно, как-то все почти само собой (не считая помощи трех охранников) поставилось на места, мусор испарился, а сломанные детали мебели практически срослись. Когда я, зашив халат и заклеив пластырем плечо, вышла в коридор отделения, наркомана уже увели. Двери палат закрыты, шкафчики на посту медсестры, правда уже без стекол, стоят почти на своих местах. А Валерия Семеновна даже не проснулась! Только дежурная медсестра Анечка подбежала ко мне откуда-то сбоку:

— Как вы, Ольга Павловна? Такой ужас! Я как увидела, что вы с ним… (она не стала уточнять), сразу у себя в медсестринской дверь на швабру закрыла.

“Конечно, а позвонить охране — это из разряда врачебных манипуляций”, — но обиды на медсестру не было, просто я очень устала.

— Ладно, Ань. Пойди по палатам пройдись, как там больные.

— А я уже всех посмотрела. Спят, — бодренько отрапортовала Аня.

“Что-то с трудом верится”, — но перепроверять не хотелось.

— Хорошо. Ты тоже иди, отдыхай, — разрешила я и ушла в ординаторскую.

В семь утра меня разбудила недовольным голосом Валерия Семеновна:

— Что это со шкафами на посту случилось?

— Шкафы? Ничего страшного, Валерия Семеновна, — бормотала я со сна. — Просто ночью к нам наркоман забрел.

— А что ему у нас нужно было, наркоману этому? У нас же ничего такого сроду не было…

На утренней пятиминутке о дежурстве докладывала Валерия Семеновна. По ее словам, ничего заслуживающего внимания не произошло. Потом она ушла домой, а я осталась работать дальше. Считается, что дежурства для ординаторов нужны для приобретения опыта и никаких отгулов за это не полагается. Я провела осмотр своих больных, сделала все необходимые записи в истории болезней. Время — половина первого, можно потихонечку начинать двигаться к дому.

Прерывая мои мечтания о чашке кофе и теплом душе, в ординаторскую стремительно вошла Евгения Петровна:

— Хорошо, что ты еще не ушла. Там очень приличную травму привезли. Пойдешь в операционную? — скороговоркой бросила она мне, не сомневаясь в ответе.

Дело в том, что ординаторам не часто разрешается оперировать самостоятельно. А формулировка “приличная травма” означает, что перспектив на сохранение зрения у пациента нет никаких, поэтому можно доверить ПХО (первичную хирургическую обработку) ординатору. С одной стороны, я устала, ужасно хотелось спать. Но, с другой стороны, меня просто не поймут, если я откажусь от такой удачи, как возможность оперировать самой.

— Я тебе и ассистента уже нашла, — неправильно поняв мое замешательство, подтолкнула меня к выходу Евгения Петровна.

— Кого? — вяло интересуюсь я.

— Нашего жалобщика. Он давно на тебя глаз положил, пусть хоть рядом посидит…

Травма глаза и вправду оказалась безнадежной, но зашить глазное яблоко нужно было как следует. Швы накладываются по одному, под микроскопом. При этом ассистент должен капать в глаз необходимые капли и вовремя промокать кровь, мешающую видеть место разрыва. Помощь кажется небольшой, но без нее врачу-хирургу не выполнить свою задачу.

Сидим с моим африканским ассистентом в тишине операционной: он промокает, я неторопливо шью. Разговаривать мне с ним не о чем, только редкие реплики:

— Добавь аминокапронки.

— Здесь промокни, гемы много.

И вдруг, ни с того ни с сего, этот самый ассистент встает и молча двигается к выходу из операционной.

— Ты куда? Мы же не закончили! — с ужасом вопрошаю уходящую спину.

Не повернув головы, коллега отвечает:

— Мой день работа конец.

Точно! На часах четырнадцать ноль-ноль — иностранные ординаторы как раз и работают до двух. Но ведь операция!

Позвать никого не могу. Операционная медсестра вопросительно глядит на меня поверх маски. Пытаюсь скрыть свою беспомощность:

— Работаем дальше.

Вот и продолжение истории с танцами. Кто бы мог подумать, что оно будет таким! Мучаясь, попеременно хватаюсь то за тампон, то за пипетку, то за иглодержатель с пинцетом и с трудом заканчиваю свою самостоятельную операцию. Все: укол под конъюнктиву, повязка на глаз — пациента можно увозить в палату.

Футболка, которую я надеваю под халат, на спине насквозь мокрая. Шея от напряжения (всю операцию надо смотреть в микроскоп) как деревянная. Нетвердой походкой захожу в ординаторскую. Евгения Петровна с дымящейся чашкой чая в руке радостно меня спрашивает:

— Ну, как? Понравилось самой-то?

— Еще как, — отвечаю и плюхаюсь на первый попавшийся стул.

— Домой пойдешь или еще останешься подежурить? — шутит Евгения Петровна.

“Нет уж, хватит. Перебор”. Вслух сказать сил не осталось. Главное — пожаловаться некому, да и, собственно, не на что. Формально все по правилам.