В путь за косым дождём - [41]

И снова ранним утром он выходил из дома — на этот раз за ним должен был заехать Анохин. И он, ожидая, стоял у края тротуара, где на длинные невысокие сугробы падал мягкий редкий снег, покрывая их свежей белизной. Было похоже, что начинается метель. Анохин вел машину спокойно и ровно, лучше многих, хотя ему разрешили водить машину только потому, что он был испытателем и уже много лет с одним глазом водил самолеты всех типов и систем, которые только успели выдумать... За городом на шоссе они увидели, что снег перестал идти и впереди были голубые просветы.

— Может, разойдется, — сказал Анохин.

— Может быть.

— Ты полетишь без противоштопорных ракет?

— Они не готовы. Без них не придется делать нового. Будет просто повторение полета.

— А кто летал до тебя?

— На заводских испытаниях. Пока еще нет ракет, повторим то, что у них было, чтобы не тянуть, а там возьмемся за новое.

На шоссе дальше от города стало просторно. Они легко обогнали большой фургон с мороженой рыбой, закрывший на минуту горизонт. Вдали, где-то над аэродромом, освобождалось голубое небо, которого так ждали не только летчик, но и тысячи людей, готовивших самолет, — все, кому его принимать, кому строить его и кому летать на нем, когда, наконец, после неизбежных задержек он будет передан в серию...

Проехали прямо на аэродром и, как всегда, прошли в летную комнату. Полетный лист давно был заполнен. Саша знал все задание наизусть и каждый день перечитывал заново. Нужно было только ясное небо, чтобы хорошо видеть быстрое вращение Земли под собой, потому что ни один из приборов, показывающих горизонт, в штопоре не работает и самописцы отмечают только косвенные показатели, угловые скорости. И ясное небо нужно было ему еще для возможной посадки без двигателя — придется работать у самого аэродрома и быть готовым ко всему, если двигатель остановится и не сразу удастся его запустить. День за днем он с вечера интересовался погодой, зная, как сжаты на испытаниях сроки и что машина без проверки на штопор еще не готова к сдаче. Каждый день он был в напряженном дежурстве, ничего не забывал, не позволяя себе даже в гости пойти накануне, и вот неожиданно открылось небо, остатки облаков медленно уходили, оставляя над землей ослепительно-ясный зимний день... Но ему вдруг сказали, что машина не готова: погоды не было давно, еще вчера прогноз был безнадежно глухим, поэтому сегодня на машине решили проверить и поставить дополнительное оборудование. И снова ему пришлось делать другие, несложные полеты, еще не зная, когда, наконец, разрядится это долгое, слишком долгое напряжение.

После десяти лет его учебы прошло уже почти десять лет работы, и теперь он чувствовал себя пожилым испытателем среди молодых, пришедших недавно. Ему еще рано было говорить о старости, но он знал, что уже некоторых сверстников его выпуска небольшой срыв здоровья ограничил в работе и приблизил к пенсии. Три лишних килограмма веса могли снять и его с истребителей. И он следил за собой с железной выдержкой хорошего спортсмена. За десять лет он пережил и сделал многое, слишком многое, чтобы все рассказать.

Он проводил испытания разных машин по разным поводам: на устойчивость, и управляемость, и на расширение летных ограничений для серийного выпуска — когда надо входить в опасность, чтобы точней •определить ее границы и не связывать излишне подвижность самолета; на расследование загадочных, немых, как в криминалистике, летных происшествий — когда приходится поднимать в воздух опасный груз специально вызванных дефектов, чтобы узнать, какой из них может стать настоящим преступником в эксплуатации: на новую автоматизацию управления, когда не прирученная еще автоматика может вдруг взбеситься и доставить летчику немало тяжелых минут, так что на земле очумевшим от поисков неисправности механикам и инженерам иногда кажется, что манекен, сидящий в задней кабине, как языческий бог, со зловещей усмешкой своей негнущейся лапой нарочно переставляет тумблеры и рвет провода; и десять машин он уже испытывал на штопор, когда шел к земле в стремительном падении, похожем на колеблющийся полет сорванного листа... Его задача была в том, чтобы ввести самолет в самый худший и тяжелый штопор и найти в нем неожиданное, пока приборы хладнокровно не запишут все и не помогут разгадать и улучшить поведение конструкции. В руках его бывали самолеты особенно «резвые», склонные к «злому» штопору, и тогда его трясло и вращало в кабине вместе с самолетом так, что привязные ремни едва выдерживали и трудно было даже взяться за нужный тумблер — однажды он едва сумел попасть рукой по нескольким тумблерам сразу... И каждый раз, подготовившись к штопору, как на репетиции, мысленно представив все, что может быть, он еще подолгу ждал ясной погоды, чтобы видеть естественный горизонт, единственную возможность точно ощутить свое положение в пространстве во время кружащегося падения камнем к земле со скоростью не меньше ста метров в секунду.

Штопор — это крутящееся падение, обычно бесполезное в пилотаже, хотя первоклассный летчик, умеющий из этого положения выйти, сумел бы его неожиданно использовать и в бою. При штопоре самолет вперед движется медленно, а вниз проваливается быстро — ведь он устойчив только на большой скорости, потеря которой лишает крылья их несущей силы. И нос сверхзвукового самолета медленно описывает нисходящие витки, продвигаясь по ним со скоростью самых старых почтовых тихоходов и одновременно быстро проваливаясь вниз, на что совсем не рассчитаны его небольшие рули, малейшее отклонение которых при нормальном, стремительном и прямом сверхзвуковом полете в мощном встречном потоке воздуха сразу чувствуется машиной... Серийные скоростные машины срываются в штопор не по желанию летчика, а по его ошибке или при определенных режимах, которые надо избежать. Действия рулями, чтобы выйти из штопора, при небольшой скорости поступательного движения малоэффективны, и надо падать, вращаясь, и ждать, когда они скажутся, — так капитаны огромных океанских лайнеров вынуждены, глядя на айсберг, томительно ждать, когда корабль подчинится крутому повороту руля, — но бывает, что ничего уже не помогает, и тогда остается только выброситься из крутящейся машины... Испытатель намеренно входит в штопор, чтобы определить его границы, особенности поведения в нем каждой машины. Это делают не слишком низко, но и не слишком высоко, при плотности воздуха, достаточной для действия рулей. Проходят секунды и вместе с ними сотни метров высоты, пока испытатель ждет результата, надо проверить различные методы вывода, не ограничиваясь одной попыткой, а ведь ему еще нужен запас высоты, чтобы выйти из неизбежного после штопора пикирования и на запуск двигателя, если он при штопоре остановился, и еще критически-предельный километр до земли, чтобы успеть выброситься из машины, если ничего не получилось...