В пустыне волн и небес - [100]

Я смирился с судьбой. Я, но не моя жена. Шейлу охватило страстное желание борьбы, и она стала действовать. Прежде всего она хотела поговорить с главным хирургом.

— Я не принимаю родственников своих пациентов, — ответил он.

— А я хочу с вами поговорить. Я заплачу вам как пациент.

— Согласен.

Полагаю, моя жена заинтересовала хирурга своей настойчивостью. Она ждала его, сидя в мрачном коридоре. Он проходил мимо, оглянулся и подошел к ней.

— Я не верю, что операция в его случае — это правильное решение, заявила Шейла.

— Извините, вы зря теряете время.

— Да, конечно, я понимаю, вы очень заняты.

— Я имею в виду пациента.

— Я хочу услышать мнение другого врача.

— Откладывая операцию, вы лишаетесь последнего шанса.

— Но ведь он так плох. Операция — это шок, он не выдержит ее.

— Многие живут с одним легким.

— Его легкие в таком состоянии, что он непременно умрет, если вы станете их трогать. Я не согласна на операцию.

Хирург сказал Шейле, что осмотрит меня еще раз. Думаю, что он, как и я, никогда прежде не встречал женщин, подобных моей жене, — способных взять на себя тяжелую ответственность и отказаться от операции вопреки непререкаемому мнению медицинских авторитетов.

Сам же я воспринимал все происходящее словно сквозь мрачный Туман и находясь в каком-то полуживом состоянии. Больничная обстановка, кошмарные ночи, когда часами лежишь без сна и периодически задыхаешься, ловя воздух ртом. Свет зажечь нельзя: я в палате не один. Больные меняются: приходят, им делают операцию, удаляют легкое, они держатся молодцом, уходят. Каждый день во время обхода хирург ощупывал мою шею, будто решал, пора ли идти под нож. Заключение врачей не менялось.

Еще одна проба моего легкого ушла в лабораторию. Хирург сообщил мне о результате:

— Заключение отрицательное.

— Значит, это не рак?

— Это рак, без сомнения. Отрицательное заключение означает только, что в данный момент рак не активен. Такое часто случается.

Шейла уговорила главного хирурга, и он сам сделал мне повторную бронхоскопию. Результат был мне малопонятен. Вроде бы «это» — что бы под «этим» ни подразумевалось — не увеличивалось в размерах. Согласились пока не оперировать. Меня подвергли комплексу всяких лечений; худшим был курс антибиотиков. Через несколько дней я перестал вставать и кашель стал непрерывным. Я подумал: «Черт меня возьми, если я позволю убить себя таким образом» — и стал прятать лекарства. Шейла навещала меня каждый день, нагрузка на нее легла колоссальная. Ей приходилось весь долгий путь до больницы и обратно идти пешком: бастовали водители автобусов. Вся эта канитель со мной требовала больших денег, а мой картоиздательский бизнес стал, естественно, хромать.

Я все еще оставался членом правления Гильдии воздушных пилотов и штурманов, и однажды меня официально навестил сам глава гильдии, сэр Фредерик Тиммс. Мне был приятен его визит. Фрэдди, человек чрезвычайно любезный и деликатный, явно считал, что я вот-вот проложу себе курс в мир иной, и это меня позабавило, как-то слегка развлекло. Многие мои друзья навешали меня, но часто я был слишком слаб для бесед. Я бы мог сделать усилие, но чувствовал, что должен сберечь последние искры жизни, не тратить их попусту. Мне хотелось лежать тихо и молча, чтобы как можно медленнее приближаться к тому страшному моменту, когда начнется смертельный кашель и стану задыхаться. Я сказал Шейле, что смерть от удушья — ужасная смерть, что это не одна, а тысяча смертей. Я, конечно, преувеличивал — скорее всего, не больше сотни, а может, и того меньше. Впрочем, невелика разница.

Я много раз слышал, что утонуть — значит умереть приятной смертью, и не мог этого понять. Может быть, одно дело — задохнуться изнутри, другое — извне, водой. Все время думал об этом, и меня не оставлял страх умереть от внутреннего удушья. Я чувствовал, что веду жизнь жалкого труса и презирал себя за это. С каждым новым припадком отчаяния мне хотелось кричать — словно этой уступкой слабости я мог вымолить себе отсрочку.

Шейла сказала, что отвезет меня в одну лечебницу, где практиковались натуропатические методы, но для такого путешествия мне надо собрать все свои силы. Я стал собираться. «Это», судя по рентгеновским снимкам, не увеличивалось в размерах, и, выждав месяц, Шейла решила рискнуть. Путешествие на машине было нелегким, но я доехал живым. Заведение называлось «Энтон-Холл» и после больницы показалось мне раем. После казенной больничной еды вегетарианская пища была сущим наслаждением свежие фрукты, тертые сырые овощи. Я обнаружил, что два-три дня строгого поста — и мне становится легче дышать. И прибегал к этому единственному спасению, когда с дыханием становилось совсем худо, но обессилен был настолько, что, вопреки золотому правилу натуропатии, полное голодание мне не рекомендовалось, в крайнем случае — на самое короткое время.

Вообще, я создавал проблемы этой лечебнице, она не предназначалась для тяжелобольных. По ночам мой кашель беспокоил других. Впрочем, думаю, они считали, что все это долго не протянется. Было у меня тут одно приятное и даже ободряющее знакомство. Среди пациентов оказалась актриса Энн Тодд, известная по фильму «Седьмая вуаль». Ее избил какой-то негодяй. Она рассказывала мне о своих несчастьях, и это мне как-то помогало. Позже Энн говорила, что я делился с ней своими планами о дальних походах на «Джипси Мот III», но я этого не помню.