В пургу и после - [17]

До снега Бурков вместе с тремя другими плотниками собирал щитовые дома. Работа была как на материке — от звонка до звонка, с восьми до пяти, а после работы, хоть спирт глуши, хоть на стенку лезь, делать нечего. И вскоре Бурков затосковал. Ни с кем из плотников он не сошелся — то ли потому, что с детства был замкнутым человеком, то ли потому, что не хотел выпивать с ними по вечерам. Хотелось ему поговорить с кем-нибудь про свою жизнь, хоть с молодым начальником ПМК, казалось, что он поймет. Но начальник в гостинице появлялся редко, носило его в те поры по всему Таймыру, заключал договоры с колхозами, получал авансы, на которые покупал технику и стройматериалы, которые в следующую навигацию должны были забросить сюда.

С тоски Бурков купил себе одноствольное ружье и по воскресеньям ходил с ним за реку охотиться на куропаток. Черноуски людей не боялись, подпускали близко, и убивать их Буркову не было никакого интереса. Попробовал ставить петли на зайцев, в первый раз ничего не поймал, зато на следующее воскресенье, проверив снасти, вытащил сразу шесть окоченевших беляков, и эта охота ему быстро наскучила. Зайцев он отдал на закуску своим соседям по номеру, шкурки за бесценок сдал агенту рыбкоопа, скупавшему пушнину.

В тесной комнатушке агента по пушнине Бурков и познакомился с Никифором Поротовым. Низенький, кривоногий долганин, хитровато поблескивая глазками, сдавал агенту шкурки соболей и черно-бурых лисиц, не переставая расхваливать свой товар. При этом он смешно причмокивал языком и заискивающе улыбался. Мимоходом оглядев заячьи шкурки, принесенные Бурковым, долганин укоризненно сказал:

— Петля ставил жесткий, мех попортил, ай-яй-яй… Снимать шкурку не умел? Ай-яй-яй…

— Я не охотник, — пробурчал в ответ Бурков. — Плотник я…

— Иде работаешь? — спросил долганин, мгновенно становясь серьезным. — Аэропорт работаешь? Морпорт?

— В Пэ-эм-ка, — нехотя ответил Бурков.

— Много получаешь? — не отставал колхозник.

— Хватает.

— А машину знаешь?

— Какую еще машину? — недовольно пробурчал Бурков, не понимая, куда клонит хитроватый долганин.

— Всякую… Мне в колхоз нужен механик. Лисичкам на звероферме свет нужен. В правлении свет нужен. Бульдозер стоит, никто не работает.

Едва получив от приемщика пушнины деньги и квитанцию, колхозник потащил Буркова в столовую и там, распив бутылку перемороженного мутного вина, они договорились, что через неделю долганин приедет за Бурковым, и если он до того времени не передумает, то поедет в колхоз жить и работать.

Велико же было удивление Буркова, когда в следующий вторник, выходя из гостиницы, чтобы идти на стройку, он увидел оленью упряжку и Никифора Поротова, невозмутимо покуривавшего на ступеньках гостиницы. Буркова он приветствовал как старого знакомого:

— Иван! Олешки ждут!..

Бурков крякнул, повернулся и пошел в гостиницу писать заявление об уходе. Меховую одежду он все же оставил себе, вычли за нее из зарплаты при расчете.

На фактории Буркову для жительства отвели пустовавшую половину избы. Приехали в колхоз они с Поротовым уже затемно, когда в большинстве домов окна тускло светились бело-желтым керосиновым пламенем. Домики выстроились вдоль берега реки, низенькие, полузаметенные снегом, из труб вертикально в небо поднимались уютные столбы белого дыма.

— Дрова в дом тебе я привез. Одного олешка дал. Рыбу дал, — перечислял Поротов, показывая Буркову его новое жилище. — Живи, пожалуйста. Завтра утром работать будем.

Председатель колхоза сам растопил печку, вскипятил чайник и сноровисто настрогал кривым ножом невысокую горку оленьего мяса.

— Кушай, однако, — пригласил он Буркова и первым откусил похрустывающий на зубах ломтик мороженой оленины. — Ай-яй-яй, вкусно… Спиртяшки хошь? — хитро подмигнул Поротов.

— Нет, — угрюмо качнул головой Бурков.

Потирая синяки, набитые в дороге жесткими нартами, он подсел к столу и налил себе кружку крепкого чаю. В низкой темноватой избе он вдруг почувствовал себя одиноким и старым, назойливая болтовня председателя колхоза уже начинала раздражать, керосиновая лампа безбожно коптила, по столу пробежал отогревшийся таракан.

— А инструменты хоть есть? — спросил Бурков, надеясь в скором времени очутиться в райцентре, пусть даже ненадолго, чтобы поговорить со знакомыми мужиками, расспросить о жизни на фактории, а то ведь сорвался, будто осенний лист, в баню напоследок не успел сходить…

— Всякий инструмент есть. Много инструменту, — утешающим тоном сказал Поротов и перевернул свою кружку, давая понять, что чаепитие окончено. — Завтра в правление приходи, все тебе покажу.

После ухода председателя Бурков осмотрел избу, хотя осматривать особенно было нечего, — в углу нары, прикрытые оленьими шкурами, посреди печь, у двери бочка с водой и умывальник. Приподняв крышку, Бурков увидел, что вода в нем замерзла. Покачал головой, потом плеснул туда кружку кипятку и стал раздеваться. Полушубок повесил на гвоздь. Шапку, подумав, снова надел.

Громко хлопнула дверь на другой половине избы. Шаги слышались настолько отчетливо, будто человек ходил рядом, и Бурков догадался, что перегородка всего лишь фанерная.