В прошлом веке… - [23]
Как могут догадаться прозорливые читатели, судя по именам, в российском моём посёлке проживало много населения нерусской национальности. В основном казахи. Но много было и марийцев и чувашей, мордвы, был даже один ороч, Михаил. Ну, вполне традиционно азиопское население.
Интересно было наблюдать, как местная шутница, старушка Шалдыбейка, у вечно закрытого магазина рассказывала анекдот про казахов. — А, знаете, обратилась она к небольшой аудитории, которая расселась вокруг магазина на камнях, ожидая, что сегодня его, уж точно — откроют. — Знаете, — таинственно обратилась к сельчанам Шалдыбейка, — всех русских скоро выселят из посёлка!..
Казахи, которых было в селе большинство, а на тот момент у магазина и вообще очевидное преимущество, громким шумом высказали свежей новости своё одобрение.
А Шалдыбейка продолжила: — Тут у нас на казахах будут новую бомбу испытывать!..
Можно представить ситуацию: Шалдыбейка — марийка, старенькая, сморщенная, внешне от казахов почти неотличима. И — рассказывает такой анекдот, от которого все дружно смеются.
В посёлке не было, так называемой, национальной розни. Было полно смешанных браков, и вопрос о национальности никогда не стоял на повестке дня, если вдруг какая-то молодая пара хотела пожениться.
А Кеншилик, как мне казалось, всегда испытывал симпатию, влечение к женщинам европейской внешности. Есть у нас, у азиатов, какое-то необъяснимое к европейцам влечение. Мы им и завидуем всегда и всегда хотим трахнуть.
Мой актюбинский друг Юра Челищев уехал в Германию. И, хотя жена у него была немкой, рассказал мне как-то о тайной своей мечте — поиметь француженку. Собирался как-нибудь на одну ночку выбраться в Париж, сходить к проститутке, настоящей француженке.
Господи! И где он сейчас во Франции настоящую француженку найдёт! Сейчас всё в лучшем случае по лицензии, а, в основном — контрафакт. А проститутки вообще народ универсальный. Хочешь Джульетту — я Джульетта! Хочешь француженку — я француженка! А половой признак, что у Гретхен, что у Пенелопы, что у Анжелики абсолютно одинаков, хоть на вид, хоть — уже данный нам в наших ощущениях…
И выбрал Кеншилик себе в жёны русскую девушку Валю. Которая очень гордилась тем, что замуж вышла девушкой. Всю жизнь потом на каждом шагу всем об этом с гордостью рассказывала. И пересказывала. Потому что, согласитесь, случай редкий, если не сказать, уникальный. Девушке свою невинность сохранять не так уж и просто. Если по молодости, по глупости, вовремя не потеряет, то потом только и мысли, как об этом физическом дефекте-достоинстве.
И — чуть что — только случай подвернётся, девушка тут же о своей непорочности объявляет.
Со временем невинность и непорочность для девушки становится чем-то, вроде именного рюкзака с камнями. Который год от года становится всё тяжелее и тяжелее, но уже с ним как-то свыклось, сбросить уже боязно…
Я так думаю, что Кеншилик просто успел. Вале было семнадцать лет, ну, и…
Соседка Кеншилика была русая, русская. Слово за слово через забор — и пропала женщина. Или мужчина, Кеншилик.
Сосед Каиргали Кеншилику вроде всегда был другом, а тут вот такое случилось. Информация о том, что у него под боком творится, не скоро до него докатилась. Ну, а, когда докатилась, то — не убивать же лучшую свою половинку. Убивать Кеншилика? Друг. Мужская дружба — это святое.
Так и жили все дальше.
А потом и Кеншилика Вероника разлюбила. Связалась с шофёром, который приезжал на уборку хлеба и с ним уехала.
Кеншилик свою вину перед другом чувствовал. Искал случая её загладить. Приглядел в соседнем посёлке, Калдавке, тихую скромную женщину, Жумагуль. И познакомил её с Каиргали. Взрослые люди приглянулись друг другу и сошлись. Хорошая получилась пара. И Кеншилик все последующие годы вёл себя корректно, не позволяя себе никаких вольностей в отношении новой соседки.
Жумагуль была маленькой, кривоногенькой, на лицо страшненькой…
Почти все годы, пока я жил в Слюдяном, Кеншилик был моим ангелом-хранителем.
Однажды выгонял я утром в стадо молодого бычка. Вышел он за калитку и закачался что-то, как пьяный. Прошёл несколько шагов и упал. Здоровый бычок. Месяцев пяти от роду. Ни с того, ни с сего — упал. Лежит на земле, дёргается, встать не может.
Побежал я к Кеншилику.
— «Мышка», — говорит, — у твоего бычка.
— Что за «мышка»?
— Шарик такой под кожей. Его можно руками нащупать. Этот шарик передвигается. Как до сердца дойдёт — бычок сдохнет.
— Что, нельзя спасти?
— Можно. Нужно взять плоскогубцы и эту «мышку» плоскогубцами раздавить.
Кеншилик нашёл плоскогубцы, и мы пошли к бычку.
Нащупали на его теле под кожей «мышку», она вскальзывала из рук, когда её пытались схватить, зафиксировать. Но всё же удалось. Кеншилик сжал плоскогубцы. «Мышка» хрустнула.
Бычок отлежался, через какое-то время встал, осторожно начал пощипывать окружающую его травку…
Как я уже говорил, у нас в посёлке никто не обращал внимания на национальные различия. Всё это распространялось и на взаимоотношения между собой животных.
Коровы — существа скрытные и обычно о своих сердечных тайнах не докладывают.
У нас в подворье были коровы мясомолочной, симментальской породы. Цвета кофе с молоком, ещё с белыми пятнами. Ну, и телята, естественно, каждый год получались, крепенькие такие, симменталы. А тут как-то принимал я отёл и увидел прибыль в виде абсолютно чёрной тёлочки. Видать, познакомилась наша Зорька с каким-то афро-российским бычком и отдала ему в прошлую весну всё самое дорогое.
Писал всегда «в стол». Не сразу. Вначале отсылал свои рассказы в «толстые» журналы, а потом уже складывал их в стол.Конец восьмидесятых. И как-то вечером подумалось: – А, напишу-ка я что-то из рук вон безобразное. Всё равно – никто не читает, всё равно «в стол». Вот – не буду себя ограничивать никакими рамками приличий. Матами, возьму и напишу всё сплошными матами. И – про разврат. Разнузданный такой, грубый, откровенный чтобы без всяких ограничений. Читать всё равно никто не будет. Никто и укорить меня не сможет…Сел и написал.Матами не получилось.
Проза Александра прекрасно написана и очень эротична. И если бы только это. Александр — автор умный и смелый. И, разогнавшись читать его рассказы, как щекочущую эротику, читатель рискует ушибиться о внутренние сложности, но это очень полезные ушибы. Есть у него рассказы, похожие на хитрые байки, из тех, что рассказывают друг другу мужчины, а затесавшийся меж своими Севела — записывает. Но есть и рассказы, похожие на лабиринты, в которых можно и заблудиться, — не завязнуть как в болоте, а остаться там, в рассказе.
Александру Дунаенко удаётся почти после каждого произведения поставить уникальный музыкальный аккорд, напоминающий звучание огромного оргАна с божественной музыкой, которая остаётся в душе и…тревожит… и наполняет мир сочувствием… и…ощущением чуда… которое неизбежно должно случиться и избавить от боли и страданий и от… бессмысленности и необратимости… смерти…Надежда Либерман.
Немного грустная, лиричная, разбавленная иронией, проза Александра Дунаенко посвящена вечной теме. Его рассказы — о любви и других чувствах, не поддающихся точному определению, но связывающих мужчину и женщину иногда на всю жизнь, а иногда лишь на миг.
Юз Алешковский об Александре Дунаенко:«…литературно одарен… Очень понравились первые два рассказа — про кота блистателен во всех отношениях — и „Есть ли жисть на Марсе“. Сюжет этой премилой новеллы задуман и решен превосходно……рассказик („Растение“) читается с большим интересом, даже с удовольствием, получаемым от премилого состояния словесности легко крутящегося сюжета и отсутствия пошловатых глупостей — хорошее сочинение…».
Мир человеческих страстей и эмоций у Александра Дунаенко мне кажется живее и ярче мира классики женских и мужских образов, но главное он дарит нам какое-то новое понимание мира мужчины. В этом его особенная сила. Он позволяет посмотреть на мужчину так, как умеет смотреть любящая мать на своего сына, видя за его часто непутёвостью, огромный и сложный мир нереализованных талантов, которые жизнь превращает в бессмысленную растрату драгоценных возможностей…Надежда Либерман.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.