В прицеле свастика - [14]
Никто никогда не узнает, Гусейн, что испытал ты, что прочувствовал, о чем подумал в ту последнюю для тебя минуту. Ясно одно, что трудной была она, эта минута. Врачи не понимают, как мог сраженный насмерть человек управлять самолетом, лететь, а потом совершить посадку. Оказывается, мог. Таким он был, этот удивительный человек, Гусейн Алиев. Не исполнив до конца своего долга, он не мог позволить себе даже умереть.
Когда наши товарищи приехали на место посадки, Гусейн сидел в кабине истребителя. Казалось, окликни его, и он сейчас же обернется и на красивом мужественном лице его сверкнет дружелюбная улыбка. В левой руке он держал отбитую осколком рукоятку сектора газа, правой крепко сжимал ручку управления самолетом, ноги, как всегда, стояли на педалях. Было такое впечатление, будто Гусейн прицеливается в невидимого врага.
Совершив посадку, он все еще летел на своем истребителе. Но теперь уже летел в бессмертие.
Это заключительные строки замечательной поэмы о Гусейне Алиеве, написанной азербайджанским поэтом Мамедом Рагимом. Родина высоко оценила подвиг Гусейна, посмертно наградив его высшей правительственной наградой — орденом Ленина.
Алиева хоронил весь наш гарнизон. В скорбном молчании стояли летчики, техники, ближайшие друзья Гусейна, когда прогремел ружейный салют. И вот уже насыпан могильный холмик между двумя печальными березками. Венки полевых цветов покрыли его. При тусклом свете мы еще раз вглядываемся в фотографию Гусейна на пирамидке, в дорогие сердцу черты. Тихо расходимся…
Несмотря на яростное сопротивление наших войск, фашистская армия упорно приближалась к Ленинграду. С западных аэродромов возвращались наши летчики. Из Клопиц вернулись Киров, Годунов, Тенюгин, из Купли — Сухов и Костылев. Чуть позже из — под Старой Руссы прибыли Халдеев и Багрянцев. Они принесли печальную весть: в тяжелом воздушном бою пал смертью храбрых Миша Федоров. Алиев и Федоров. Трудно было поверить, что среди нас уже нет и никогда больше не будет этих молодых, задорных, влюбленных в жизнь людей. И мы мстили за них фашистам. «За Гусейна! За Мишу!» — мысленно повторяли мы, обрушивая на колонны противника шквал огня. И снова летели в воздух обломки вражеской техники, и снова безжалостно косили фашистов наши пулеметы. Нервы гитлеровских вояк не выдерживали. Семь солдат во главе с офицером из числа окруженных в районе озера Самро войск, сдаваясь нашим пехотинцам в плен, так объясняли свое решение:
— Лучше сдаться, чем сойти с ума от этих адских машин.
Они имели в виду советские самолеты и наши реактивные снаряды. Что ж, неплохая оценка наших первых ратных дел. Но в ту пору только некоторые из германских солдат пытались трезво осмыслить собственное положение и обстановку на фронте. Тысячи и тысячи других были опьянены фашистской пропагандой и, подхлестываемые заклинаниями своего бесноватого фюрера, упрямо рвались к Москве и Ленинграду.
НА ТО ОНИ И ДРУЗЬЯ
Было еще светло, когда над аэродромом появился наш двухмоторный транспортный самолет ЛИ-2. К тому времени боевой день —
летчиков уже подошел к концу. Мы решили искупаться спустились к реке, Но только я вошел в воду как услышал крик:
— Лейтенанта Каберова к командиру!
Надевая на ходу комбинезон, бежал я к эскадрильской землянке. В это время два истребителя взревели моторами и, обдав меня пылью, прямо со стоянки пошли на взлет. Майор Новиков с явным нетерпением ожидал моего прихода.
— Видишь ЛИ-2 над аэродромом?
— Вижу, товарищ майор!
— Это самолет командующего. Приказано сопровождать его до Таллина. Взлетели Халдеев и Сухов. Ты пойдешь третьим. В Котлах дозаправка. Пулей в самолет — и в Котлы!
— Есть!
Я бросился к своей машине. Мой новый техник Грицаенко (Володю Дикова перевели в другую часть) уже запустил мотор. Моторист Алферов с ходу накинул на «меня парашют, помог пристегнуть нижние лямки. Секунда — и я в кабине, вторая — и, поднимая пыль, машина тронулась с места. В этот момент я услышал, что кто-то стучит по крылу, и остановился. Стучал Алферов. К самолету бежал командир.
— Баки, баки подвесные! Где они у вас? — донеслось до меня.
— Так ведь у нас «эресы» стоят, — стал объяснять техник, Быстро на мою машину! — сказал майор.
Техник командирского самолета Кирилл Евсеев немедленно запустил мотор. Я с ходу занял место в кабине на уложенном в сиденье парашюте, не привязываясь, дал газ и пошел на взлет. На разбеге непрогретый мотор чихнул, затем вдруг умолк, или, как говорят авиаторы, «обрезал», но тут же снова «забрал», взял полные обороты. Машина оторвалась от земли в самом конце аэродрома, едва не задев колесами за высокие кусты. У меня даже пот на лбу выступил. Впрочем, все обошлось благополучно. Я набрал высоту, развернулся над лесом и взял курс на Котлы.
Самолета ЛИ-2 и наших истребителей не было видно. Должно быть, командующий авиацией Балтийского флота генерал М. И. Самохин спешил и дорожил каждой минутой. В Котлах я приземлился, выскочил из кабины и сразу же побежал к самолету Халдеева. И он, и Сухов уже заправили свои машины. Заправился и ЛИ-2. Выруливавший для взлета Халдеев, увидя меня, остановился. Пересиливая гул моторов, он крикнул мне, каким маршрутом лететь и какую держать высоту.
Автор текста - Порхомовский Виктор Яковлевич.доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института языкознания РАН,профессор ИСАА МГУ Настоящий очерк посвящается столетию со дня рождения выдающегося лингвиста и филолога профессора Энвера Ахмедовича Макаева (28 мая 1916, Москва — 30 марта 2004, Москва). Основу этого очерка составляют впечатления и воспоминания автора о регулярных беседах и дискуссиях с Энвером Ахмедовичем на протяжении более 30 лет. Эти беседы охватывали самые разные темы и проблемы гуманитарной культуры.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.