В преддверии судьбы. Сопротивление интеллигенции - [9]

Мой дед – старший сын, блестяще закончивший и университет, и Политехнический институт, возмутительным образом просто ушел c торжественного обеда, где совершалось его обручение, оставив в полнейшем недоумении невесту (из богатой еврейской семьи Бавли, их теперь уже совершенно перестроенный дом был на углу Крещатика и нынешнего Майдана незалежностi), ее родителей и многочисленных гостей. Вскоре он крестился и женился на моей бабушке, причем при крещении из фамилии Шейнберг пропала буква «й», очевидно, соответствовавшая особенностям произношения распространенной немецкой фамилии на идише. До самой смерти он с усмешкой повторял, перефразируя знаменитую формулу из дела Бейлиса об Андрюше Ющинском, что он «умученный жидами младенец Сергий». Вероятно, ему, под влиянием матери, совсем не нравилась ортодоксаль ная местечковая киевская среда, и он был счастлив, что, женившись, из этой своеобразной, очень провинциальной среды вырвался.

Софья – сестра моего деда «умершей от любви».

Посмертный портрет. Бумага, карандаш, соус

Его брат Давид, судя по всему, тоже крестился, во всяком случае отчество у него было Павлович, женой его была очаровательная голландка Полина Генриховна Долина. Он стал крупным харьковским инженером, у него тоже были очень большие, как у многих в нашей семье, коллекции – несколько вещей из них у меня сохранилось, – но в 1937 году он был арестован и расстрелян. Полину Генриховну арестовали в 1941 году по доносу соседей о том, что она немка и ждет немцев. За донос по советским законам соседи получили комнату и вещи арестованной – ампирную карельской березы мебель Давида Павловича. В лагере Полина Генриховна выжила. Мама моя ее очень любила и хотела, чтобы она жила с нами, но та предпочла жить с сестрой – Натальей Генриховной, муж которой – Огарев, кажется, правнук писателя, был к тому времени расстрелян. Их братом был известный режиссер-документалист, первым в России начавший снимать фильмы о животных, – Борис Генрихович Долин.

Мне кажется, были очень интересны обе семьи родителей деда – Аарона Давидовича и Доры Акимовны. Отец прадеда, то есть мой прапрадед Давид Шенберг (Шейнберг) был, по-видимому, богатым бердичевским купцом. Не только богатым, но по тем временам весьма просвещенным. Я немного знаю лишь о двух его сыновьях: Акиме и Аароне. Мой прадед Аарон примерно в 1868 году был отправлен в Петербург и стал одним из первых иудеев, получивших высшее образование в России, – его серебряный значок Технологического института (венок с императорской короной и вензелем И. Т.) я в молодости любил носить. Его старший брат Аким, вероятно, не получил высшего образования, но жил в Москве, возможно, как купец первой или второй гильдии. Однако, по семейному преданию, двое его маленьких сыновей на свадьбе моей прабабки и прадеда к удовольствию гостей изображали Добчинского и Бобчинского (в 1873 году, я думаю). Старший из этих мальчиков – Александр Акимович с театральным псевдонимом Санин стал одним из известнейших русских актеров и режиссеров Серебряного века, одним из основателей МХАТа, первым постановщиком спектаклей Дягилева в Париже (оперы «Князь Игорь» и «Хованщина»), одним из первых русских кинорежиссеров (среди прочих фильмов – «Поликушка» с Москвиным), в 1930-е годы вместе с Тосканини – руководителем театра «Ла Скала» в Милане. С Тосканини как в «Ла Скала» так и в Байрейте (до прихода к власти Гитлера) их объединяла влюбленность в оперы Вагнера, к тому же Тосканини был убежденным противником «расовых законов», принятых в Италии под давлением Гитлера, а законы эти не могли не затрагивать Санина.

По воспоминаниям современников, спектакли Санина в «Ла Скала» и «Гранд опера» в 1920-е годы вызывали такой же фурор, как концерты Шаляпина. Александр Акимович первым перенес на европейскую сцену изысканную красоту и дисциплину массовых постановок императорских театров. Все, что написано в монографии Натальи Кинкулькиной о Санине, о его старомосковском дворянском происхождении, – абсолютный вымысел. Думаю, что и ссора со Станиславским, который не позвал ближайшего друга и коллегу на свадьбу, произошла как раз потому, что иудей Санин, несмотря на всю любовь к русскому народному искусству, был совершенно непереносим для патриархальной купеческой семьи Алексеевых, основной доход которой состоял в производстве церковной утвари. Не знаю, был ли крещен Санин – для него это должно было быть внутренне важно при его почти маниакальной любви к древнерусскому искусству, русским обрядам, платью, распевам. Не зря ближайшим его другом был Николай Рерих, тоже влюбленный в древнерусское искусство. Переписку с Рерихом передала через Илью Зильберштейна в Театральный музей последняя жена Санина – шведка. До этого он был женат на известной в первую очередь благодаря роману с Чеховым Лике Мизиновой. Их приемная дочь недавно умерла в Асконе в Швейцарии. Игорь Александрович Сац – младший брат мхатовского Ильи Саца, ставший самым близким нашей семье человеком после моего ареста, благодаря поездкам в Париж в качестве секретаря Луначарского был хорошо знаком с Саниным, но Лику Мизинову неизменно называл истеричкой, что, впрочем, заметно и по ее письмам Чехову.