В последний раз в Китае (путевые заметки) - [4]

Лу Ванфу рассказал, как его с семьей отправили на перевоспитание в деревню, девять лет продержали на самых грязных работах. Он улыбался, как улыбаются все китайцы, но его оливкового цвета лицо, его глаза, смотрящие не только вовне, но и внутрь себя, выражали необходимую для размышления грусть, смирение с грустью, строгую, то есть строго расходуемую по назначению доброту. Его доброта к нам материализовалась в произведения кулинарного искусства, кружащиеся на кругу. Это Лу Ванфу давал обед гостям из России в лучшем ресторане Суджоу «Обретение луны».

Пришел друг Лу, повар, — веселый молодой китаец с превосходными белыми невставными зубами, в белой куртке и белом колпаке, радостно поблескивал черными глазами, радовался, что доставил радость гостям.

Давайте же выпьем за дружбу. Но не напьемся: дружба требует трезвости, умелых трудов, неубывающего усердия.

Легкий ужин в Ханджоу

В Ханджоу в обед подали свинину, тушенную в соусе, большими кусками с жиром, а к свинине головки местного овоща, похожего на лук и на чеснок, но ни то, ни другое; ханджоуский овощ сам по себе. Перед заключительным супом, с водорослями из Западного озера (по-китайски Си Ху) и тоненькими долькайи ветчины, принесли нечто среднее, переходное от блюда к супу, с яичными хлопьями, зелеными прядями, мясной вырезкой, опять же разрезанной на доли, —эдакое хлебово, тюрю. Тут обмишурились даже наши китайцы: товарищ Ло, приданный нам в Шанхае, и переводчик Лю приняли хлебово за суп, сочли обед законченным. Как вдруг приносят суп с водорослями, наши китайцы говорят официантке: «Это не нам, мы свой суп съели». Официантка-китаянка улыбается: «Никак не съели. Вот ваш суп, и будьте любезны, а то, что перед супом, суть блюдо».

Да, на закуску кальмары, нарезанные мелкими звездочками, рыбное филе и еще что-то. Но закуски не в счет.

Кроме тушеной свинины, еще подавали свиное филе, нашинкованное, как шинкуют капусту, с долями зеленого перца. Творог из соевого молока, в суперостром — горло перехватывает, перхаешь — соусе. В Ханджоу творог нежнее, чем в Шанхае, его и палочками не возьмешь за бока. Пиво здесь тоже отменное, его делают из воды Тигрового источника, другого такого источника в Китае нет.

К молодым побегам бамбука мы уже привыкли, сегодня отведали каши из корней лотоса — шибко вкусно!

Ханджоу — родина чая, еще предстоит почаевничать. После китайского обеда неодолимо тянет на боковую, но по программе — прогулка по озеру в лодке.

Как-то раз в Китае,

в городе Ханджоу

солнечной, бесснежной,

ласковой зимой

(кстати, по-китайски

«местность» - это «джоу»)

я гулял беспечно,

старый и хромой.

Сел у парапета

в лодку без мотора

с девой-китаянкой

за веслом в корме.

Мы поплыли молча

в тишине простора,

с мыслью несказа́нной

в дремлющем уме.

Дева-китаянка

в воду опускала

мерно и толково

мокрое весло.

Были тихи воды,

и душа алкала,

чтобы дунул ветер,

чтобы понесло...

Тут как раз и ужин. Обед еще не переварился, не усвоился, не всосался. Я сказал Лю и Ло: «Хорошо бы полегче ужин». М. усмехнулся., Щ. насупился. Лю радостно отозвался: «Побольше овощей!» Ло углубился в меню, поговорил с официантом. Вскоре принесли на круг блюдо с кусочками какого-то мяса, в остром соусе, затем китайскую соленую капусту, не такую терпкую, как наша, почти свежую, клубеньки маринованного овоща — среднего между луком и чесноком. Начался легкий ужин, круг закрутился, явилась отменно горячая свинина в лотке, нашинкованная, с приправой, курица в соку, пельмени, варенные в решете с крышкой, пельмени, обжаренные до румяности... М. плотоядно ухмылялся: «Что, получили легкий ужин?»

Дали миску с супом, с яичными хлопьями, помидорами...

Каждый ингридиент легкого китайского ужина производил на пищеварительный тракт то же действие, что доза алкоголя на нервную систему любителя выпить: аппетит приходил во время еды.

Но все кончается, как бы ни было повадно. Я вышел в вечерний Ханджоу, ко мне кидались на углах сутенеры, валютчики, велорикши, зазывалы лавочек: «Хеллоу! Ченч мани! Кам ин! Вумэн?!»

В сквере на набережной стоял памятник китайскому добровольцу на корейской войне; такой же солдат, как наш, с таким же автоматом, только с китайским разрезом глаз.

Глядя в окно поезда, идущего из Шанхая в Пекин

Поезд, как у нас, гэдээровский, но в каждое купе продают по шесть билетов: на нижних полках сидят, нос в нос, верхние застелены чем-то пышным — для отдохновения кого-либо из сидящих внизу: по выбору, по немощи, по почету — не знаю. Из нас пятерых: я, М., Щ., Лю и Ло — наверх тотчас взобрался товарищ Ло: переутомился. Мы весело базарили, глядели в окно, попивали зеленый чай: большой термос под столиком в ячее, кружки на столике.

За окном простиралась Великая Китайская равнина, почти такая же обширная, как Русская равнина, но поделенная на крестьянские латифундии; у каждого хозяина кирпичный дом, надворные постройки; хозяин — на маленьком тракторе или так, с мотыгой на полосе; на дворе зима, а полосы зеленые; здесь выращивают — снимают в год по три урожая. Ежели река, на ней полно джонок, катеров, баркасов: муравьиное копошение, снование туда-сюда — высокий уровень жизнедеятельности. Если пруд, в нем пух и перо, озеро — на нем китаец с большим сачком-наметкой — рыбачит. Глядя в окно поезда, не увидишь праздного китайца, пустой невозделанной земли, прозябающей воды. Китайцев много, у них много земли и воды, однако нет лишку, всего в обрез, у каждого крохотное местечко под солнцем, надобно его хорошенько обжить. Китайцы непьющие, это у них от буддизма.