В Последней Гавани - [31]

Не знаю, сколько я так бежал, точно не меньше часа. Через какое-то время я уже перестал слышать егерей, то ли отстали, то ли я настолько сосредоточился на беге, что перестал замечать и своих спутников. В конце концов, я просто споткнулся и упал в снег, а когда начал подниматься, увидел что-то, взметнувшееся над моей головой и отключился — видимо, либо преследуемое мной существо, либо его сородичи попросту огрели меня по голове.

Очнувшись, я удивился. В первую очередь самому факту того, что очнулся. Странно, что это существо, кем бы оно ни было, не добило меня. А находился я в какой-то пещере, лежа на подстилке из еловых лап. Рядом сидел и лыбился во все оставшиеся двадцать два зуба Лосев. А он-то откуда тут взялся? Это сколько ж я в отрубе проваляться умудрился?

— Где?.. — с трудом прохрипел я.

— Обезьяна? Зелёная? — насмешливо уточнил Коршун.

— Белая. Снежник.

— Тю, Кручёный, ну даёшь, уже и название зверушкам придумал, — хохотнул сержант. — Вставай уж, герой дня, залежался.

Лосев сунул мне в руку фляжку. В горле порядком пересохло, так что я, не задумываясь, хлебнул, да от души. Спирт обжёг глотку, так что я даже закашлялся.

— Предупреждать надо! — возмутился я.

— Зато как подскочил сразу, — хмыкнул сержант. — А то уж думали тут в сугробе и закапывать. Не хило тебя приложил этот, как его, снежник.

Опираясь на плечо Коршуна, я выбрался из пещерки.

Во дела, народу-то вокруг, солдатни едва не вся армия, будто не у Серебряного лагерь разбили, а прям тут. Это что ж получается, я за тем чудом снежным аж до самых Чёрных Пиков добежал?

— О, живой! — подбежал ко мне тот самый егерь, с которым в тройке шли. — Ну здоров ты бегать, погранец! Едва догнали. Я уж думал, ты того. Смотрю, лежишь, и обезьяна эта рядом. Я к вам, она тудыть, — мужик махнул рукой в сторону пещерки.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я. — Если б не ты, меня б точно того.

— Не забудь капитану за меня слово замолвить, когда награждать будет, — кивнул егерь в сторону собравшихся солдат.

Я только кивнул. Награда, это завсегда хорошо. Понять бы ещё, за что. За глупость меня ещё не награждали. Это ж надо было так дурака свалять, попереть одному за чудищем снежным. Ан ничё, выкрутился всё ж.

— Давай-ка в грузовик его оттащим, — велел егерю Лосев. — Пущай в лагере в медпункте осмотрят. А то бывали случаи, получит по башке мужик, вроде оклемается, нормально всё, а потом упадёт вдруг и кирдык.

— Не надо кирдык! — возмутился я и сам ломанулся к вездеходу.

Но ноги ещё плохо держали, так что едва не навернулся. Так и пришлось тащиться, держась за сержанта и егеря. Умеет же Коршун настроение подпортить, стоило о награде размечтаться, как он про кирдык, мать его.

То ли спирт в голову ударил, то ли меня действительно хорошенько обезьяна по черепушке треснула, хрен его знает. Но весь дальнейший путь к Серебряному слился в одну смазанную картинку. Лосев о чём-то спорил с егерями, иногда хлопал меня по плечу, на что я кивал в ответ. Какой-то молодой парнишка с повязкой на руке в виде красного креста на белом фоне хлопотал подле меня. Потом я отключился.

В себя пришёл уже в лагере. Меня определили в госпиталь и, уложив на кушетку, приказали отлёживаться. Так и пролетела неделя или больше. Я отлёживался. Врачи два раза на день осматривали меня, меняли повязки, таблетки заставляли пить, в общем врачевали. Из госпиталя — огромной палатки, которую видимо, поставили в моё отсутствие — меня не выпускали, даже часовых у входа выставили. Поначалу я думал, что это мне оказана такая честь, мол, герой к награде представлен, но как выяснилось позже — я заблуждался. Уже на третий день медицинская палатка была под завязку набита ранеными солдатами. А солдатами ли?

— Слышь, Коршун, — спросил я сержанта, когда тот явился проведать меня, — что там у вас творится?

— Хреново творится, — отмахнулся он. — Снежники твои солдатню положили. Две роты, чтоб их!

Он сплюнул, и, отхлебнув из фляги, предложил мне. Я не отказался. Сделав осторожный глоток, я вернул фляжку сержанту.

— Да, но вон там, — я кивнул в сторону брезентовой перегородки, которая разделяла палатку, — вовсе не солдатня лежит.

— Спецы, — Коршун картинно воздел руку, тыча указательным пальцем в брезентовую крышу. — Специальный батальон вызвали, пока ты тут валялся. Эти хоть выживают, раненые, но живые из пещер выползают. Своё дело эти ребятушки знают! Снежников живыми добывать умудряются. А вот солдатиков жалко.

Лосев снял шапку и протёр выступившую испарину на лбу.

— Ни черта не пойму, — сказал я, приподнявшись на топчане. — Добывают?! Как живность что ли? На шкурку?! Мать же твою, Коршун, что происходит?!

— Не кипятись, Кручёный, — сержант добродушно хлопнул меня по плечу. — Наше дело маленькое: вышли, разведали, определили противника, доложили. Дальше работают спецы. Чего ты взъелся-то?

— Всё равно не понимаю, — скривился я.

— На вот, оставляю тебе, — Лосев протянул мне флягу. — Может прояснится в твоём котелке подбитом.

Не прояснилось. Ни на следующий день, ни через неделю. Наружу меня всё так же упорно не выпускали, как я ни грозился, даже в драку чуть не ввязался один раз, за что получил приличную дозу успокоительного. Плюнув на всё, я предался ничегонеделанью. Чего зря душу рвать? Выпишут, там и разберусь, что за хрень творится в лагере. Да и не о том мне стоило думать. Со всем этим кипишем я напрочь позабыл про увольнение, а после ранения и возможной боевой награды демобилизовать меня должны сразу как из госпиталя выпишут.