В полночь упадет звезда - [67]

На другой день Яворина посадила Горыню около себя и приступила к обстоятельным расспросам.

– Рассказывай, что по хозяйству делать умеешь?

– Косить могу, – начала перечислять Горыня, – стога метать, сено возить. Молотить. Зерно тереть. Белье мыть. Лес валить.

Она могла еще и жать, и вязать снопы, но об этом умолчала: этого девке делать не положено, и будь жива ее мать, к серпу ее бы не подпустили.

– Вот как! – хмыкнула Яворина. – Да ты отрок или девка?

– Она девка, – робко доложила одна из ее внучек – Горыня еще не запомнила их по именам, да и в лицо различала неуверенно. – Мы с нею в баню ходили.

– А чего ж она ловка в таких делах, где мужики работают! Ты прясть умеешь? Ткать? Шить?

– Умею! – Горыня вспомнила, что забыла самое главное. – И еще… лихорадок заговаривать, утин засекать, – шепотом добавила она. – Меня в дороге научили… мудрые люди.

Яворина слегка нахмурилась: путешествие Горыни из такой дали казалось ей делом очень странным, да так оно и было. Горыне пришлось признаться, что это за грязный горшок у нее в санях, и попросить разрешения, как весна придет, насыпать для батюшки могилку невеликую на здешнем жальнике.

– Ин ладно, – Яворина благоразумно не стала углубляться в это дело, чтобы не узнать еще чего-нибудь нехорошего. – Ты давно взрослая, недоросточком тебя не назовешь, – при этом девки захихикали, – что же Оздравка тебя замуж не выдала?

Горыня открыла рот, вздохнула…

– Был один жених, – выдавила она, отгоняя неприятные воспоминания. – Да… сбежал. Говорят, в Волынь или Устилог, пристал к людям торговым да к варягам убрался. А то, говорил, задразнят насмерть… из-за меня.

– Видать, девки над тобой насмешничали, а отроки сторонились? – догадалась Яворина.

Горыня не ответила.

– Уж не знаю, где мы тебе жениха сыщем… – качнула головой Яворина. – У нас тут тоже люди как люди…

На лице ее отразилась озабоченность. Будучи матерью рода, она руководила устройством судьбы всех младших – детей, внуков и внучек. Если бы кто-то из парней остался бобылем или дочь – девкой, для бабки это была бы позорная неудача, которой она стыдилась бы перед людьми при жизни и отвечала перед собственными дедами после смерти. Еще вчера ей ничего такого не грозило – круглодольские девки были здоровы, красивы, дельны и разумны. И вот появилась среди них такая, с какой не знаешь, что и делать…

Вечером, когда все собрались прясть, Горыне тоже дали веретено с глиняным пряслицем и кудель. Она послушно взялась за дело, но под десятками горящих любопытством взглядов ладилось плохо. Особенно ловкой пряхой Горыня никогда не была, но сейчас сама удивилась: у нее как будто стали какие-то другие руки. В последний раз она пряла у Голованихи, в тот вечер, когда конетопские парни принесли ей деревянный уд… Когда среди общей беготни ее толкнули, веретено оторвалось и укатилось под лавку, а она не знала, как достать его у всех на глазах – еще угостят по заднице, и не увидишь кто, а все будут только ржать, как жеребцы стоялые… От одного прикосновения к кудели все это так живо встало перед нею, что задрожали руки и сбилось дыхание. Да сможет ли она еще когда-нибудь прясть?

Не так уж надежно былое осталось позади, как она надеялась. Все то, что толкнуло ее в дорогу, она невольно принесла с собой.

– Отвыкла я… – виновато сказала Горыня. – Не бралась за прялку давно…

– Пойдем с нами завтра лес валить! – шутливо предложил Толинег, красивый русобородый молодец. – Как раз пора подходит, а нашему Воробью года через два-три жениться!

– А пойдем, – охотно и даже с облегчением согласилась Горыня, откладывая веретено. – Если бабушка позволит.

Яворина пожевала губами. Девки не ходят валить лес. Не их это работа. Но внуку, Стоянову сыну Воробью, через пару лет понадобится свой дом, и нынешней зимой мужики собрались валить лес, чтобы до тех пор подсох. Отпустить с ними девку? Кто ж так делает?

– Я лес валила много, – виновато добавил Горыня, видя, что бабка колеблется. – И жечь могу. И бревна ошкуривать.

– И избы ставить? – засмеялся Толинег.

– Это нет. У нас дядя Почай хороший был умелец избы ставить, он указывал, а мы делали.

Яворина лишь покачала головой и снова принялась прясть. Горыня, тяжело вздохнув, тоже взялась за ненавистное веретено. Однако если бы Яворина потом размотала ее пряжу и проверила разрывы, не миновать бы ей еще одного позорища.

Когда на другое утро совсем рано Стоян пришел к Яворине с двумя топорами и спросил, не шутя ли мать согласна отпустить «новую девку» с ними в лес, Горыня с надеждой взглянула на бабку. Ей хотелось показать, что хоть в каких-то делах она ловка и может приносить пользу! Яворина, не менее желая в этом убедиться, только покачала головой и отпустила.

– Ну, сготовишь им там… – сказала она вслед, больше для себя и для других женщин.

Отправились на трех санях: мужчины, парни, кое-кто из отроков и Горыня. Кроме топоров, везли котел и припасы. Отроков брали с собой для того, чтобы было кому варить обед; они этим и занялись, а Горыня рубила наравне с мужчинами и сделала больше, чем иные из них. Те дивились, а она лишь гордилась – и раньше было так. Когда краду для Затеи делали, она больше Вереса нарубила…